ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ДОРОГА В НЕБО

VI

     Аэродром мне понравился. И не потому, что располагался в зелёной долине реки Иловли, по которой исстари на Руси сплавлялись по Волге на Дон; и не потому, что близлежащее село (а заодно и аэродром) носило красивое наименование - Лебяжье. Просто рядом с длинной бетонной ВПП, вдоль стоянки, почти прижавшись к земле, стояли в ряд серебристые МиГи. Их стреловидные крылья с гребешками наверху были отброшены назад, как бы подчёркивая готовность к стремительному полёту. И никаких винтов! Я уж было "раскатал губу", да неожиданно жизнь преподнесла сюрприз - операцию на барабанной перепонке в окружном госпитале. На это ушло немало времени. Когда, получив положительное заключение врачебно-лётной комиссии после ускоренного спуска-подъёма в барокамере, я прибыл в часть, мои товарищи успели привыкнуть к тому, что летают на "реактивных", уйдя вперёд по программе обучения. Не знаю, как бы сложилась моя дальнейшая судьба, если бы не мой инструктор, Борис Косарев, с которым мне страшно повезло. Хотя и в других эскадрильях были опытные первоклассные инструкторы, но этот был особенный. Весёлый и с юмором, он часто рассказывал всевозможные истории из жизни с помощью удивительной мимики лица и жестикуляции, чем доводил зрителей до слез от непрерывного хохота. Стоило ему после полёта зарулить на стоянку, как тут же возле его самолёта собирались желающие послушать "разбор полётов". Стоя на крыльце и энергично махая рукой с зажатым в ней шлемофоном, Косарев вразумительно говорил курсанту, стоявшему на земле с задранной вверх головой:
     - Пинчер (подпольная кличка курсанта), золотой ты мой, с тобой летать, что тигра целовать - и боязно, и никакого удовольствия.
     Причём говорилось это с таким лукаво-весёлым выражением лица, что у курсанта не возникало и тени обиды на своего воспитателя.
     - Ну что, Узелок (моя кличка среди курсантов), попробуем догнать? - пытливо спросил меня инструктор с весёлым прищуром в глазах. - Силёнок хватит?
     Я усердно закивал головой.
     - Хорошо, рискнём. Как говорится, дальше инструктора не пошлют, меньше группы не дадут. Без работы не останемся, смотри, - и он широким жестом показал в сторону, - вас, курсантиков, целая очередь, аж до самого горизонта.
     В первом же полёте на УТИ МиГ-15, на разбеге, Косарев вдруг начал быстро и энергично отклонять ручку управления вперёд-назад. Я от неожиданности замер и был почти уверен, что сейчас должно произойти что-то ужасное. - Вольдемар, - слышу по СПУ его весёлый голос, - видишь, а нос и не колышется.
     Самолёт, с уже поднятой передней стойкой, разбегался спокойно и устойчиво. Мой учитель придерживался официальной программы только вначале. Увидев, что я уверенно повторяю его урок, он усложнял задание, не боясь ответственности. Таким образом, я быстро догонял своих товарищей, но давалось мне это с большим напряжением сил.
     Первый самостоятельный полёт на групповую слётанность. Впереди - инструктор на МиГ-15, сзади - я на МиГ-17. Задача - сохранить своё место при выполнении простого пилотажа. Через несколько манёвров самолёт ведущего, вместо выхода из горки пошёл дальше с увеличением угла тангажа. Горизонт давно остался где-то внизу, впереди - голубой простор и самолёт ведущего, от которого невозможно, даже на краткий миг, оторвать напряжённый взгляд. Тангаж медленно, слишком медленно, увеличиваясь, подходит к вертикальному. Чувствую, как самолёт неотвратимо теряет скорость. Она всё меньше и меньше. Каждой дрожащей клеточкой своего тела ощущаю опасность. Не выдержав, бросаю быстрый взгляд на указатель скорости и успеваю заметить, что она ещё меньше, чем я ожидал. И на какой-то миг захотелось вдруг бросить к чёрту и эту петлю, и моего инструктора, и, пока ещё не поздно, повернуть самолёт носом к земле - туда, вниз, пока он управляется, пока не началось это страшное, незнакомое мне, штопорное вращение. И тут меня словно прострелило: "А как же он, Учитель? Летит же и никуда не падает! Значит надо держаться за ним, только за ним!". Вера в опыт ведущего помогла мне удержать себя в руках. Наконец, оба самолёта, как бы нехотя, переваливаются на спину и переходят на пикирование, набирая скорость. По ручке управления чувствую, что самолёт оживает, наполняется энергией и с "удовольствием" реагирует на отклонения рулей. Вместе с ним и я, после длительного замирания, глубоко вдыхаю через кислородную маску всю радость нашей земной жизни.
     - Молодец, не дрогнул, - похвалил на земле инструктор. - Теперь будешь стоять в строю "как вкопанный". И запомни, в небе так: растерялся, засуетился - считай, пропал.
     И я запоминал, подсознательно. По крайней мере, уже на следующий год мне не раз пришлось убедиться в этом. Ночные полёты! В этих словах целая гамма чувств, которые испытывает каждый лётчик, освоивший ночные полёты в полном объёме. Здесь уважение и осторожность, здесь радость и желание проверить самого себя. Лётчики-истребители, "понюхавшие" ночь во всём её многообразии, без обычных шуток предупреждают: "Ночь - не день, с ней шутить нельзя. Сковырнёшься - и не заметишь, как".
     Ночные полёты. Стою перед взлётной полосой. В небольшой тесной кабине МиГ-17 лампы УФО скудно освещают основные пилотажные приборы и отдельные места на вертикальных и горизонтальных пультах. Усиливать освещение нельзя, иначе на остеклении фонаря появляются радужные блики, мешающие просмотру закабинного пространства. Погасли прожектора после посадки очередного самолёта, и вокруг воцарилась тёмная безлунная ночь. Впереди гирлянда пограничных огней, вверху сквозь тонкую, слоистую плёнку облачности пробивается свет отдельных, ярких звёзд. Выруливаю на полосу так, чтобы оказаться посередине между пограничными огнями, которые, сужаясь, уходят вдаль. Сразу за ними красные огни подхода. Там для меня полоса кончается. Увеличиваю обороты и отпускаю тормоза. Сейчас главное - не упустить направление, не выскочить на край ВПП. Все мои действия должны быть спокойными и аккуратными. На заданной скорости отрываю переднюю стойку, можно сказать "на ощупь" и, не увидев, а скорее угадав, подъём носа, тут же задерживаю ручку управления, застыв в таком положении до отрыва самолёта. Почувствовав отрыв, плавно перехожу в набор высоты. Передо мной загадочная ночь из множества ночей, каждая из которых имеет своё лицо. Поднявшись повыше, огляделся: внизу светились огоньки посёлка. "Значит, не все ещё спят, - подумалось мельком, - кто-то сейчас укладывается спать, а кто-то с гулом врезается в темноту бескрайнего неба". При этих мыслях я испытал прилив блаженного восторга, который искал выхода и... нашёл. Долго не раздумывая, я увеличил скорость и потянул на боевой разворот. Во второй половине энергичного разворота с большим креном и тангажом, проскакиваю облачность и вылетаю наверх. Смотрю вправо-вниз, чтобы сориентироваться для правильного вывода в горизонтальный полёт, и что я вижу! Бог ты мой! Там, куда я смотрел, было звёздное небо. От неожиданности я оцепенел. Быть такого не может! Крутанул глазами в сторону - всё те же звёзды. Это был какой-то кошмар - вокруг звезды, и только звёзды. Я уж начал по подсказке "собственного гироскопа" действовать рулями, как вдруг в голове полыхнуло; "АГИ!", Вцепившись взглядом в прибор, не поверил своим глазам: силуэт самолёта относительно горизонта находился совершенно не в том положении, какое я видел за фонарём, В сознании мелькнули слова инструктора при подготовке к ночным полётам: "...потеря пространственного положения...". Руки и ноги словно одеревенели. Я продолжал не верить тому, что видел на приборе. Секунды шли. А может быть, это были доли секунд? В такие моменты человек живёт в собственном измерении времени. Понимая нутром, что "промедление смерти подобно", я стал мысленно давать себе команды: "АГИ, смотри на АГИ, только на АГИ". Огромным усилием воли заставляя себя верить* прибору, я начал осторожно выводить самолёт туда, куда он показывал. Ложные ощущения исчезли не раньше, чем я вышел в горизонтальный полёт и с минуту летел, не выглядывая из кабины.
     Осенью, благополучно закончив лётную программу, я приехал на побывку домой, чувствуя себя почти готовым боевым лётчиком, но не представляя, сколько ещё в будущем нужно будет приложить сил, чтобы действительно научиться защищать свою Родину. К этому времени мои родители свыклись с мыслями о том, что их сын серьёзно связал себя с армией, что видеться нам предстоит изредка многие годы, и что сестрёнка вырастет и уйдёт в свою жизнь без поддержки и напутствий старшего брата, с трудом представляя, что такое профессия военного лётчика. За городом, над родным планеродромом всё также продолжали парить в небесах белоснежные планеры. И новые ребята приобщались к крылатому племени, и далеко не каждый из них хотел поменять бесшумный полёт в воздухе на стремительный взлёт реактивных машин. Конечно, мне разрешили полетать на новом планере "Бланик", и почему-то именно тогда, после этих полётов, появилась в душе и осталась на всю жизнь лёгкая грусть по ушедшему в прошлое, по тому, что теперь для меня становилось чем-то вроде хобби.
     На четвёртом курсе продолжилось освоение самолёта МиГ-17, и отдельные, наиболее сильные в полётах, курсанты почувствовали себя настолько уверенно, что начали "подпольно" выполнять сложные боевые манёвры. Прошло совсем немного времени, и попытки познать неизвестное закончились авиационной катастрофой. Погиб Валерий Новиков, не справившись с выводом самолёта из штопора. Это была первая гибель товарища на нашем пути. Все были очень подавлены и ошеломлены той жестокой правдой, которая реально открылась перед нами - смерть лётчика всегда приходит быстро и внезапно. Но горький урок не остановил "экспериментаторов", в том числе и меня.
     Однажды в контрольном полёте на УТИ МиГ-15 инструктор выполнил (сверх программы) новую для меня фигуру - вертикальную "восьмёрку". На следующий лётный день я не удержался от искушения повторить то же самое. Летний день подходил к концу, когда я взлетел на МиГ-17 и взял курс в пилотажную зону над берегом Волги. Выполнив установленное задание, приготовился "надкусить запретное". Ощущение было такое же, как в детстве, когда лезешь в чужой сад: стыдно, страшновато, но очень хочется. "Главное, чтобы на самом верху восьмёрки не "зависнуть", не оказаться без скорости", - думал я лихорадочно, одновременно увеличивая обороты и со снижением разгоняя скорость. У меня не было желания свалиться в штопор. Я рисковал, рисковал абсолютно всем в случае, если это самовольство станет явным, а тем более, в случае неудачи. Но запретный плод сладок! Пора! И я резко взял ручку управления на себя. В то время ещё не было указателей углов атаки и перегрузок. Пилотаж выполнялся по ощущениям, хотя летали мы в противоперегрузочных костюмах. От огромной перегрузки меня так вдавило в кресло, что на какой-то миг я перестал существовать. Я смотрел на приборную доску, но передо мной была чёрная ночь. Встречая где-нибудь на улице слепого, стукающего перед собой тросточкой, я моментально представляю себе, что он всю жизнь видит ту ночь, которую я видел несколько секунд. Что делать? От напряжённости и растерянности я непроизвольно отпустил ручку и уменьшил обороты двигателя. Через какое-то время, показавшееся мне вечностью, в глазах стало сереть, появилась приборная доска, а затем и голубое небо. Где земля? Какая скорость? И в этот момент самолёт с опусканием носа завращался влево. Меня охватило отчаяние: "Неужели теперь всё станет известно?". Совершенно неожиданно перед глазами появилась страница с печатным текстом, и я "прочитал": "Вывод из штопора". То была "Инструкция лётчику". Я действовал так, как было написано. Когда вращение прекратилось, и самолёт оказался в крутом пикировании, а земля стремительно неслась мне навстречу, невыносимо захотелось тут же, пока ещё есть запас высоты, остановить это снижение. Но кто-то другой, внутри меня, предупредил: "Рано, мала скорость, можно снова свалиться". Увеличив обороты двигателя, я потянул ручку на себя только после того, как ясно увидел кусты на склонах оврагов.
     Возвращаюсь на аэродром и не верю, что самое страшное осталось позади. Солнце огромным шаром висело над горизонтом, и я впервые подумал: "Жизнь гораздо прекраснее, чем мы её себе представляем". Тем не менее, в очередной раз я опять не удержался от соблазна. Тренировочный полёт для набора высоты потолка самолёта. Читаю в "инструкции": "...при выполнении переворотов вблизи практического потолка тянущие усилия на ручке управления могут достигать значительных величин". Просить разъяснений у инструктора по этому поводу, дабы не навлечь подозрений, я не решился. "Видимо, эта особенность связана с малой плотностью воздуха на больших высотах, значит надо действовать быстро и энергично, - решил я, - не упускать же такую возможность".
     Томительно тянутся минуты набора последних сот метров. Вертикальная скорость набора всего каких-то 3-4 м/с. Ну, вот и максимальная высота 13500 метров. Выполняю полубочку и, не задерживаясь, хватаю ручку на себя. Но что такое? На ней не то чтобы больших, вообще почти никаких усилий не было. Самолёт вслед за ручкой вздыбил нос выше горизонта, весь затрясся, даже, кажется, заржал, как сноровистый конь, которому слишком сильно натянули поводья. Я ещё не успел осознать всё случившееся, как он резво завращался влево. Опять штопор! Но теперь хоть высота есть, выведу. И действительно, вывел, уже не "читая" "инструкцию". Через несколько минут я был на земле, однако мысль о том, что "свалял дурака", долго не давала мне покоя. Впоследствии, когда уже сам писал инструкции после проведения испытаний, с иронической улыбкой вспоминал этот случай и свою "темноту" в знании практической аэродинамики.
     Когда Б.Косарева перевели в другой полк, нас передали другому инструктору, В.Волошину, высокому сильному мужчине с таким же сильным характером и твёрдым лётным почерком в воздухе. Видимо, между двумя воспитателями был какой-то разговор, потому что с первых же полётов новый инструктор, отведя меня в сторону, сказал: - Завтра полетим парой, ты - ведомым. По команде "Манёвр!" постарайся сохранить своё место, а я постараюсь зайти тебе в хвост, понял?
     Я понял. Мне предложили воздушный бой! С загоревшимися от радости глазами я согласно кивнул головой, думая в тот момент не о том, что никаких боёв в нашей программе не было, а о том, что мне оказано высокое доверие. Пока взлетали, набирали высоту, занимали место в зоне пилотажа, я заклинал себя, глядя на впереди летящий самолёт ведущего, ни в коем случае не выпускать его из передней полусферы. "Манёвр!". Мой первый бой закончился, не успев начаться. Я беспомощно наблюдал, как на крутом манёвре учитель неуклонно заходил мне в хвост. Преждевременно потеряв скорость, я уже не мог сохранять необходимую перегрузку. Оставалось только, используя преимущество в тяге двигателя, спасаться бегством со снижением высоты. Стало ясно, что мне просто "утёрли нос", что я ещё не истребитель, а птенец, пытающийся вылететь из гнезда, что до победы ещё годы нелёгкого труда.
     Тем временем курсантская жизнь шла своим чередом. Мы привыкли к армейским требованиям настолько, что служба в тягость не была. Кормили нас по "реактивной" норме, как настоящих лётчиков, заботились и проявляли повышенное внимание, как к продукции, которая вот-вот должна будет предстать перед Государственной комиссией. Мы испытывали некоторую гордость за то, что уже что-то значим для государства. Командование ВВС приняло решение выпустить нас из училища после переучивания на самолёт МиГ-21Ф, о чём мы даже не мечтали. Ещё бы, ведь нам давали в руки сверхзвуковую технику. Я настолько горел желанием освоить новый самолёт, что инструктор, заметив это, спросил:
     - А без спарки полетишь?
     - Полечу, - ответил я, не раздумывая, хотя слабо представлял себе, как это получится.
     Первый ознакомительный полёт я промчался, как ведьма на метле, но, кажется, управлял гораздо хуже. Скорость была в два раза больше, чем на МиГ-17, и я даже не понял, каким образом инструктор посадил самолёт в начале полосы. "Готовься, - сказал он после полёта, - завтра полетишь с командиром полка". Во втором полёте началась адаптация к скорости, и мне показалось, что на этот раз я уже летел сам. К моему удивлению командир внимательно посмотрел на стоявшего перед ним невысокого худощавого курсанта и произнёс:
     - Иди, отдохни, потом полетишь на боевом.
     Этот день был волнующим и праздничным для всего полка, так как мы были "первыми ласточками". Прилетел генерал, начальник училища, чтобы лично проконтролировать качество первых самостоятельных полётов курсантов. И вот мы стоим друг перед другом - я и он - серебристый, с тонким носом и треугольными крыльями. Лёгкий и изящный, как прекрасное животное, самолёт, казалось, весь насторожился и внимательно присматривался ко мне. Смогу ли я понять его и управлять им так, чтобы полёт превратился в радость? Конструкторское бюро Микояна произвело на свет много различных модификаций данного типа, но этот был первым. Я сел в кабину, запустил двигатель и вырулил на полосу для взлёта. Но чувство нереальности всего происходящего не покидало меня. Сердце билось радостно и тревожно.
     - Я - 330-й, к взлёту готов.
     - 330-й, вам взлёт разрешаю.
     Плавно вывожу обороты двигателя до максимальных. Самолёт, сдерживаемый тормозами, весь затрясся в нетерпеливом желании быстрее начать разбег. Всё! Назад дороги нет. Впереди меня ждало Небо. Сделав несколько кругов над аэродромом, я подошёл к третьему развороту, и тут меня охватила нервная дрожь. Было такое впечатление, что трясутся коленки. Исчезло чувство нереальности, появилась суровая действительность - предстоит посадка. "Как верёвочке не виться, а конец будет", - вспомнил вдруг мудрую русскую пословицу. Я просто не представлял себе, как сейчас буду садиться. Адаптация к высокой скорости ещё не закончилась, и запоздалая, в доли секунды, реакция на приближение земли в процессе выравнивания могла привести к печальному результату. В то время считалось методически грамотным сажать подобный истребитель с треугольным крылом прямо с выравнивания, не выдерживая его перед самой землёй. Видимо, мне удалось неплохо скопировать действия инструктора, потому что посадка получилась "классическая". Эта "воронья" классика была мне не по душе, и в дальнейших полётах я старался посадить истребитель по "нормальному" профилю, за что на экзамене по технике пилотирования и получил "хорошо". "Сажай, как все, - сказал начальник, - будет "отлично". Тогда я промолчал, но внутри всё протестовало: почему нестандартное мышление или действие встречается у нас не с интересом, а с осуждением? Позднее, не раз встречаясь с таким явлением, я понял, что в армейской жизни существует неписаное правило: "Вперёд не высовывайся и сзади не отставай".
     Заканчивался пятый год нашей курсантской жизни. Как девушка, выходя замуж, мечтает уехать из родительского дома к мужу, где её обязательно ждёт совсем другая, новая жизнь, так и мы, без пяти минут лейтенанты, мечтали начать офицерскую службу не в училище, а в боевом полку и непременно там, где круглый год сложные метеоусловия. Только там в короткое время можно стать первоклассным лётчиком. Значит, надо ехать на Дальний Восток, Север или, как минимум, в Прибалтику. Но... Мечты, мечты, где ваша сладость? Небольшую группу курсантов, большинство из которых получили диплом с отличием, оставили в родной Каче для работы в качестве лётчиков-инструкторов. Хотя, как правило, каждый курсант был глубоко благодарен своему инструктору за то, что встал на крыло , тем не менее, в душе желал стать воздушным бойцом и летать на каком-нибудь сверхновом истребителе, который, конечно, появится в училище в последнюю очередь. Да и какая это романтика - каждый год одно и то же - учить, учить и учить? Мои попытки избежать этой участи оказались тщетными. Даже помощь Председателя Государственной комиссии генерала С.И.Харламова, защищавшего небо Москвы в сорок первом вместе с нашим начальником штаба, Героем Советского Союза полковником Н.Г.Сидоровым, не имела успеха. В конце октября 1964 года на Мамаевом кургане, у подножья монумента "Родина-Мать", ещё стоявшего в строительных лесах без меча над головой, лейтенанты в парадной форме с золотыми погонами преклонили колена перед Знаменем училища и дали клятву стоять на страже воздушных рубежей Советской страны. И не было для них различия в том, что защищать больше - Россию, Грузию, Эстонию или Казахстан, хотя они в основном состояли из славян. Более ста молодых птенцов Качи разлетались в разные стороны, где каждого из них ждала своя судьба: одних - успех в службе, академия, военная карьера; других - неприятный разговор с врачебной комиссией и отстранение от лётной работы; третьих - мгновенная огненная вспышка и мраморный обелиск со звездой и символикой лётных крыльев...
     А пока звёздочки и крылышки на погонах давали нам самостоятельность в решении одной проблемы: жениться сейчас или "походить" пока в холостяках. Для меня решение этой проблемы закончилось свадьбой, которая чуть было не сорвалась, когда мы пришли в ЗАГС. Женщина в строгом костюме, внимательно глянув на мою девчушку, вдруг произнесла: "Я попрошу Вас прийти со своей мамой!". Та покраснела до корней волос и послушно опустила голову, а я вспыхнул от негодования:
     "Я - офицер! Ваши подозрения... Вы не имеете права!". Неизвестно, чем бы это всё закончилось, если бы не мои товарищи. Курсантская свадьба - скорая, скромная, но весёлая. С родителями, вытирающими слезы, с молодыми, занятыми только собой, и с гостями, веселившимися от души. Наш экипаж был в полном сборе и, как оказалось, в последний раз. Мы знали, куда уезжает каждый из нас, но, слава Богу, не знали тогда, что уже на следующий год погибнет Ванюша Пушкарёв в Белоруссии, а ещё через два - Виталий Кочерга в Венгрии. За ним в Средней Азии - Олежка Митрохин, а баян Юры Ушакова умолкнет под Мурманском, когда он уже станет командовать полком... А сейчас они все разъезжались по боевым полкам, а я по-прежнему оставался в стенах нашей Качи и страшно завидовал им.

<< Глава V Глава VII >>

Рейтинг@Mail.ru Топ-100