Леонид Попов. «Страстная неделя»
Неполная хроника летных происшествий на опытном аэродроме
Исполнение штурманской мечты
Так, шерстяное белье... теплые носки... свитер из верблюжьей шерсти... Теперь демисезонный костюм, то есть штаны по грудь на вате, а снаружи - тонкий брезент, такая же куртка с меховым воротником... Давай унтята. Это - меховые нагольные носки овчиной внутрь... Теперь поехали оболочку летного гидрокостюма... Без посторонней помощи ее не оденешь. В нее ныряешь с головой через дыру на животе, которую потом плотно завязывают резиновым жгутом... Остались снаружи голова да кисти рук...
Смотрю на Романа. Он моложе меня, но и его лицо начинает краснеть, покрываться мелкими-мелкими капельками пота над бровями, у переносицы, под глазами... Надо думать, какой я сам, хотя и "йог"...
Александр Иванович Егоркин - старейший специалист по высотному снаряжению, виртуоз своего дела, возится с застежкой, вшитой специально для крепления унтов к гидрокостюму.
У Романа тоже заминка. Его одевает совсем молоденький солдатик, приветливый и предупредительный азербайджанец.
Высотники торопятся, раскраснелись, хотя, кажется, чего там - помочь одеться летчику...За пазуху, под оболочку гидрокостюма, кладем меховой шлем, туда же - меховые перчатки...
Пистолет... нож... медикаменты... фляжка со спиртом...Все? Ничего не мешает?.. Тогда поехали дальше...
Шерстяной подшлемник... защитный шлем...Остались планшет для карт, наколенный планшет, высотные перчатки - все. По привычке от давних пор, от походов, оглядываюсь, не осталось ли чего. Нет - нормально...
Конец июля, макушки полярного лета...
Едва слышно жужжит кондиционер, в комнате устоялся запах арбузов и дынь, на столе - виноград. В какой-то сотне метров отсюда совсем по-морскому шуршит волной Озеро.
А переменится ветер, и налетит степной полынный запах. В такие дни волны нет, и чертят прибрежные заливы легкие силуэты виндсерфингов...
Сейчас за окном огромное небо звезд. Можно стоять часами, подняв голову, и ловить момент, когда в зените, пересекая Млечный путь, деловито прокатится звездочка-спутник...
Три огромных пространства: бесконечная степь, неоглядная вода и беспредельное небо - и каждое властно зовет вдаль...
- Лень, я знаю, почему не двигается у тебя летная оценка, - говорит Петр Максимович Остапенко, теперь уже в роли руководителя полетов проводимой здесь работы. - Обстановка не располагает писать о Севере. Лучше скушай виноградику, да пойдем постоим возле "речки".
"Речкой", к некоторой обиде старожилов здешних мест, кто-то из наших назвал Озеро с первого дня командировки.
Мы оба с удовольствием смеемся. Сегодня летали, получилось неплохо, и настроение беззаботное, как у мальчишек в середине летних каникул. А летная оценка пусть поварится еще подкоркой. Что писать, я знаю, выносил давным-давно, потому что к полетам на Полюс стремился и шел всю летную жизнь...
У группы, выпускающей в полет истребитель с бортовым номером 368, настроение приподнятое. Нам тискают руки, улыбаются, шутят. До взлета - почти тридцать минут, и они будут уплотняться с каждой секундой, пока не прозвучит в наушниках команда руководителя полетов: "Взлет разрешаю!" Тогда главной задачей будет только выдерживать график полета, рассчитанного и
перепроверенного из множества вариантов задолго до этой минуты...
Уже поднимаюсь по стремянке в кабину для проверки оборудования, как меня окликает Роман, просит, чтобы подождал. По-озорному оглядев всех, он вдруг громко спрашивает:
- Фломастер у кого-нибудь есть?
- Есть, командир. - тянутся сразу несколько рук. Он берет наугад синий, подходит к подвесному топливному баку, размашисто выводит на нем: "СП-31", ставит число - 30 июля 1987 года - и крупно расписывается.
- Па-а-прошу всех, оставить автографы! Леонид Степанович, будьте любезны,- галантно обращается он ко мне. И я расписываюсь по привычке снизу от командира - летчика-испытателя Романа Петровича Таскаева.
Все гомонят еще несколько минут, дописывают что-то шутливое, а мне - уже пора...
Втискиваюсь в катапультируемое кресло и, первым делом, подсоединяюсь к бортовой системе кондиционирования, которая работает пока от наземного агрегата. Господи, наконец-то вздохнуть по-человечески можно...
Координаты полуострова Рыбачий, точки на Земле Франца-Иосифа, Северного полюса, точки дозаправки в районе полюса недоступности, траверза острова Врангеля и пункта посадки в Анадыре - правильные. Проверяю координаты запасных аэродромов, радиомаяков. Пальцы правой руки сами находят клавиши, кнопки, переключатели, а указательный палец левой руки идет от строчки к строчке по записям в бортжурнале, проверяя каждую, казалось, заученную навсегда цифру в программе навигационного вычислителя - с меня спрос сегодня будет особый...
Только бы не сорвалось что-нибудь с вылетом!
Ведь сегодня же, когда махина привлеченных к работе сил и средств стронулась с места и стала набирать обороты, дежурный по перелетам в округе спросонья зло кричал в трубку Роману:
- Чего Вы дурака там валяете? Какой истребитель? Причем тут Полюс и Чукотка? Кто там Вами управлять будет?..
Кто был в эту минуту несчастнее: мы с Романом или диспетчер, гвардии ефрейтор Вася Петрейко, который за последние несколько дней сутками не уходил с КДП, обеспечивая вылет? Но не на того нарвался этот дежурный по перелетам подполковник в тысяче километров от нашего аэродрома. Не знал он Таскаева "лапушкой", как мы за глаза можем назвать Рому, зато напористость и хватку, видимо, понял сразу. И вот что - через каких-нибудь минут сорок, затраченных Романом на переговоры по всем видам связи с привлечением все более высоких лиц, по громкой связи сообщили: "Таскаеву - добро!"...
И вот сидим в кабине, ждем сообщения о взлете заправщика с другого аэродрома, и еще не верится, что полет состоится...
Так же, когда впервые потребовались испытания систем сверхдальней навигации на Крайнем севере, и я страстно мечтал об этой работе. Даже когда собрался на перелет в штурманской кабине самолета-лаборатории АН-12, все казалось, что выдернут меня с борта, что заменят кем-то. Казалось, не видать мне Северов и выстраданных заранее маршрутов не летать. Только с уборкой шасси после взлета пришла радость удачи. Повезло!..
Отлетанных тогда маршрутов хватило бы на три с гаком витка вокруг Земли. Какими упоительными были те два месяца с ежедневными труднейшими маршрутами по десяти часов каждый. И над Полюсом побывали, о чем свидетельствовала сделанная рукой Саши Пугачева схема полета: бухта Тикси - бухта Темпа - Северный полюс - бухта Темпа - Тикси. Там же, на кофеварке, штатной принадлежности самолета, была выведена надпись: "Сия кофеварка вместе с самолетом и экипажем в составе командира Старостенко Г.И., его помощника Пугачева А. П., штурмана Попова Л.С., бортрадиста Красильникова Н.Н., бортинженера Гапошина Н.И., бортмеханика Крыжанского В.Г., ведущего инженера Жукова А.С. и бригады экспериментаторов была на Северном полюсе 6 августа 1975 года в 8 ч 03 мин."
Хотел Саша сделать приписочку - "если верить штурману". Но признали ее все непристойностью, марающей мечту. Была кофеварка на полюсе - и никаких "если"!
Полюса достичь все стремятся...
Экспедицию того года по испытанию системы сверхдальней навигации я запомнил как исполнение штурманской мечты...
Истребитель еще недвижим вблизи взлетной полосы. Самый громкий звук на всем аэродроме - работа дизеля наземного агрегата запуска...
Короткий взгляд на механика, сбросившего чеки катапультируемых кресел наземь, и, качнувшись, чуть замерев на мгновение, опускаются фонари, герметизируя кабины. Показываю большой палец Саше Суворкину, который выпускает нас. Встречать на Чукотке должен Юрий Иванович Петрухин. До встречи этой еще, бог знает, сколько, хотя рассчитано все конкретно до минуты.
Откатили оранжевого цвета, высотой до второго этажа, лестницу-стремянку, по которой мы забираемся в кабины. Еще и двигатели не запущены, а все вне кабины начинает отходить на второй план. Мысленно мы уже в воздухе и торопимся, рвемся от провожающих взглядов, в которых сегодня чуть больше обычного чувствуется причастность к невиданному делу. А потом, как в конце каждой трудной работы, будем в мыслях обгонять полет истребителя, лететь на крыльях к близким, ждущим нас на земле...
- 461-ый, напарник передал, что Вам взлет на пять минут раньше расчетного...
Вот тебе и на! Как же так? Интервал времени взлета, из-за того, что на пределе возможностей по топливу и заправщик, и истребитель, мы рассчитывали и порознь и вместе с штурманом заправщика Василием Николаевичем Яшиным, Заслуженным штурманом-испытателем СССР. Потом расчеты проверяли командиры экипажей. Казалось, продумали все варианты, а вышло, что не доработали на земле, и придется исправлять этот недочет на ходу, в полете...
На взлетной полосе докладываю:
- Командир, навигация - норма, перископ - закрыт. Штурман к взлету готов! - и дальше, дублируя летчика: - Закрылки выпущены. Обороты левого..., обороты правого...
- Взлетаем!
- Командир, форсаж включился! Обороты - те же... Скорость решения! Обороты - те же...
- Взлетаем! - отвечает командир...
- Безопасная скорость. Обороты - те же... Шасси, механизация убраны. Обороты - те же. Форсаж выключен, двигатели - норма!... Командир, курс О! - это означает направление полета строго на север...
Дремавшая на земле сила двигателей рванула самолет в небо и покорно, подчиняясь замыслу и воле летчика, устремила нас к мечте...
Смотрю, пока самолет в развороте, на землю, смотрю каких-нибудь секунд десять-пятнадцать. А земля Кольского полуострова, скромно красивая голубизной озер, горами, иссеченными ветром, в лучах незаходящего в эту пору солнца показалась мне красоты редкостной, и не просто краешком Большой земли, а живой и теплой частью чего-то гораздо большего.
Через несколько минут, насыщенных контролем за навигацией, связью с заправщиком и разведчиком погоды в тысяче километров впереди нас, командир еще раз показал мне землю. Но любования воспетым Рыбачьим уже не было, хотя Роман чуть торжественно и нараспев прочитал:
Прощайте, скалистые горы...
Мы вышли в открытое море,
В суровый и дальний поход...
Мне показалось, что строчку о "подвиге" он пропустил. "Наверное, обдуманно", - промелькнула мысль.
В это время я наносил на полетную карту место самолета, опознанное визуально, делал пометки о числе принимаемых станций дальней навигации, уровне их сигналов, проверял пролет Рыбачьего по радиомаяку, сверял соответствие расчетного и текущего режимов полета и так далее и тому подобное, - словом, был занят обычным штурманским делом.
Море... свинцовое Баренцево море...
Я привык к твоим волнам и льдам с высоты полета давно. Летать над морем за облаками психологически легче. Ведь облака, будь то стелящиеся далеко внизу или сразу под крылом, то ли облака выше самолета, облака всех видов и форм, облака одинаковы всюду. Они привычны: одни - надежны, другие - коварны, какие-то - спокойны, а иные самим названием "фронтальная облачность" мобилизуют экипаж. А когда видишь только волны... волны... волны чуждой стихии, то настрой меняется, и его нужно давить работой, делом. Мне, штурману, работы здесь - сверх головы.
Удивительно быстро привыкаешь к морю. Взять первые полеты над Северным Ледовитым океаном, когда часами под штурманской кабины самолета Ан-12 были только волны и льды, часами без метки земли на радиолокационном экране. На истребителях приживались позднее. Тогда проводились первые испытания навигации нового типа и командирами самолетов были известные летчики-испытатели, Герои Советского Союза Борис Антонович Орлов, Авиард Гаврилович Фастовец, потом, при длительных полетах с дозаправкой топливом в полетах в районах Заполярья, с летчиком-испытателем 1-го класса Токтаром Онгарбаевичем Аубакировым.
Конечно, нет-нет, да и скажет всердцах летчик: "Что тебе, штурман, только на голубом цвете маршруты рисовать можно?" И мы смеемся оба, потому что вопрос такой задают после полета, а полетная карта с отлетанным маршрутом над морем, изображаемым голубым цветом, уже испещрена записями, значками и символами, сделанными в воздухе.
Так и Роман. Помню, раньше он говорил, что "чуть отлетишь от берега километров на сто, и двигатель уже работает иначе". А в проверочном полете с Кольского полуострова с дозаправкой над морем "сконтактировался" с танкером несколько раз, сделал пару замедленных "бочек" и сказал: "А-а, с этой высоты волны не страшные. Жить можно..."
- Ну, что, командир, рубеж возврата! Навигация - норма, топлива - больше расчетного...
- Ну, и хорошо! Едем дальше. Теперь - только вперед!
Рубеж возврата - это граница, до которой еще можно вернуться на аэродром взлета. Для себя мы определили, что при любом отказе навигационных систем, связи, при наличии топлива меньше расчетной величины, мы должны вернуться на Кольский полуостров. При остальных отказах, например, одного из двигателей, уже не выбраться...
А сейчас - рубеж возврата. И с этого мгновения - только вперед!
Землю Александры - одного из многочисленных островов архипелага Земли Франца-Иосифа - мы не видели. Как и предсказывали синоптики, сюда переместился небольшой циклончик, и земля закрылась облаками. Но мы несильно грустили. По дальней связи удалось с трудом принять от экипажа разведчика погоды, что условия в районе заправки хорошие, навигация, сходная с нашей, работает устойчиво, но временами вблизи Полюса показывает место, восточнее действительного. Даже при таком "но" сообщение хорошее...
Системы самолета - норма.
Двигатели - норма.
Расход топлива - норма.
Навигация и связь - норма...
Вперед! Только вперед!..
К исходу третьего часа, за несколько минут до Полюса Роман, изменив обыденный тон, с особым удовольствием сообщил по самолетному переговорному устройству:
- Подвесные топливные баки выработались. Сбрасывать сейчас или на Полюс?
- Командир, конечно, на Полюс!
- А попадем?
- Не попадем... так спишем на дрейф льда.
- Ладно, целься лучше.
- Нет проблем. Только ты ось планеты крылом не зацепи...
Еще раз оговорили разворот над Полюсом для выхода на единственно нужный нам меридиан Анадыря, потому что с "макушки" во все стороны - юг: и на Чукотку - юг, и на Аляску - юг, и на Гренландию - юг, и на все запасные аэродромы - юг, и даже обратно, на Кольский полуостров - тоже - юг.
Сообщаю экипажу танкера расчетное время пролета очередного поворотного пункта маршрута (с точки зрения самолетовождения Полюс - всего лишь поворотный пункт маршрута). В ответ нам передают, что "шампанское из погребов достали, бокалы - наготове"... Досадно, нет у нас погребов, и придется все... в один стакан...
Мы сосредоточенно молчим...
И теперь уже считанные секунды оставались у нас для жизни спокойной и беззаботной, но мы тогда еще не знали об этом...
- Командир, до точки - три километра. Приготовиться!
Пауза затянулась, и когда исполнительная команда еще только разжимала губы, сработали замки-держатели подвесных баков. Короткая тряска, от которой самолет будто тормозится, а потом облегченно взмывает.
- Хорошо угадал, командир! Топливная система - норма!
- У меня тоже все - норма! - отвечает Роман после проверки своего более обширного хозяйства.
- Тогда - разворот, командир! Крен - вправо тридцать. Секундомер пустил!
- По-а-ехали! - весело кричит Таскаев мне, и, не теряя темпа, так же бодро заправщику по радио: "Прохожу поворотный. Пробками: "Пли!"
Нам отвечают что-то. Но в этот момент шкала курса, которая до этой секунды покорно перемещалась за креном вправо, остановилась, потом открутилась влево и снова потянулась вправо. Не согласуясь с расчетами - на сороковой секунде разворота курс был не 180 градусов, то есть строго на юг, а показывал существенно больше...
- Леонид Степанович, ну и что?
- Еще не знаю, командир. Меня предупреждали о возможной неопределенности курсов на самой "макушке", правда, очень кратковременной при нашей скорости. Давай пока проверим все курсы, сколько их есть.
Мы только начали манипулировать переключателями, а я еще и записывать со всей тщательностью...
Что там еще?
Этого только не хватало! Указатель дальности до заправщика внезапно заработал и показал расстояние в два раза больше расчетного.
- Штурман?!
- Вижу, командир.
Критических вопросов стало два: где мы и куда же мы летим? Это - извечные штурманские проблемы, только цена ошибки в данном конкретном случае слишком серьезна. С такой ошибкой места при точном курсе можно "выехать" на Аляску, а с ошибкой курса, которую еще предстояло проверить, можно промахнуться не только мимо Чукотки - можно запросто махнуть мимо Аляски и Чукотки, вместе взятых. А мы на военном самолете-истребителе, и для нас нигде, кроме советской, земли нет.
Вот тебе и "СП-31"... с автографами...
Когда зима еще сильна морозом и снегом, в сверкающие дни весны света, приходит ко мне странная причуда, из которой родилась тяга к Северу. В эту пору я раскрываю карты звездного неба, подолгу, волнуясь, разглядываю фантастические контуры созвездий во время вечерних пробежек, начинаю заново перелистывать разделы астрономических расчетов применительно к простейшим штурманским задачам. Ведь точно помню, что до того, как стал штурманом, не было такого интереса.
На больших самолетах, оборудованных астрономическими приборами, всегда с удовольствием работал с ними, особенно в Заполярье, готовил данные, сопоставлял результаты с данными других устройств и систем. Приходилось постоянно мирить и увязывать курсы, расползающиеся по сторонам за долгие часы полета. Среди этих самых курсов были фавориты, были сановные, почитаемые с особым доверием, были четкие и бесстрастные, как ружейный артикул, были курсы, простые и верные для средних широт, наших мест, но слабоватые для Северов.
На истребителе - перечень краток, астрономией здесь и не пахнет. Вот почему среди всех вариантов нештатного самолетовождения для этого перелета контроль астрономический я упустил, а зря - перед профессией стыдно...
Вначале мы определили уход курса от навигационного вычислителя, потом убедились в правильности своего места. При этом о-ох, как усложнила проблему информация более чем часовой давности с разведчика погоды об ошибке "к востоку" системы дальней навигации. Это самое "но" в потоке благоприятного, бывшее вроде бы и не очень значительным до "ухода" курса, а ставшее принципиальным и главным фактором теперь...
Ну, кажется, все устаканили...
Но почему так медленно сближаемся с заправщиком? Снова расчеты, перепроверки...
До точки стыковки в районе полюса "недоступности" почти полтысячи километров, но мы не успеваем оказаться там одновременно с танкером. А топлива - и у них в обрез... Ждать нас они не могут...
- Леонид Степанович, - и красноречивая пауза.
— Командир, у нас все правильно. Остаток топлива больше расчетного, путевая скорость - по расчету.
— Почему медленно сближаемся? Теперь я молчу
- Курсовая стрелка на них показывает правильно?
- Думаю, что правильно.
- Значит, так. И наши, и топливо для нас - справа. Берем курс вправо, пока не достигнем расчетной скорости сближения.
- Понял, вправо пятнадцать градусов, командир. - Делаю пометку на карте, занимаюсь расчетами, уточняю курс еще, потом еще... - Командир, думаю, встретимся с заправщиком в ста пятидесяти километрах от расчетного места.
- Это ближе к дому?
- Ближе.
- Ну, и ладно.
Топлива у нас хватает до аэродромов на береговой черте, правда, до Анадыря без дозаправки не доберемся. ..
И снова тянутся тревожные минуты, тягучие... молчаливые...
- Алло, на танкере! За вами инверсия есть? - неожиданно по радио запросил Роман.
Инверсия - это красивый белый след за самолетом, хорошо известный всем с детства.
- Минуточку, сейчас поглядим... Есть инверсия, хорошая есть.
- Спасибо, понял.- а потом сразу мне. - Какое расстояние между нами, штурман?
- Сто пятьдесят километров, командир
- Я его наблюдаю.
- ?!
...Потом мы шутили, что глаза в это время у Ромушки были уж "никак не меньше полтинника", а сам он смеялся и говорил на это, потешно кругля губы и поджимая голову к правому плечу: "Ну-у, просто очень, очень хотелось увидеть - вот и увидел".
В самом деле, прозрачность воздуха в Арктике такова, что однажды с земли наш самолет наблюдали механики наземного экипажа почти за триста километров. Характерные очертания береговой черты при благоприятном освещении нам с Борисом Антоновичем Орловым удавалось видеть почти за пятьсот километров. Выходит, что это - не рыбацкие рассказы...
- 461-ый. - это нас вызывает заправщик.- Сию принял свежую погоду. Следите.
- Давай.
- Погода основного аэродрома: шторм, часть полосы закрыта туманом... и далее набор данных, которые непривычному человеку могут показаться абракадаброй цифр ... просят дать расчетное время выхода на привод...
- Расчетное время дам позднее. Погоду запасных аэродромов имеете?
- Пишите погоду запасных. Тикси: шторм, туман, видимость менее 100 м..., на него мы не рассчитывали - синоптики уже перед вылетом пророчили в Тикси туман. Нам позарез нужно погоду на береговых аэродромах Чукотки, а он - Тикси. Но где надо - оказалось хорошо.
Даю расчетное время прибытия в Анадырь, а у самого кошки скребут на душе. Будто, и уверен, а скребут...
- 365, попросите на связь штурмана.
- Слушаю, Леня. - сразу откликнулся Яшин.
- Василий Николаевич, у меня отказал над полюсом навигационный вычислитель, следую по резервным средствам. Нуждаюсь в проверке курса и места. Мои координаты по расчету и удаление от вас по прибору... такие-то. Мое место по своим средствам дать можете?
-Жди.
- Понял, жду. Простые слова, простые действия - ждать... Жду, а сам ощущаю, как Роман до боли вглядывается, боясь потерять, в тонюсенькую ниточку-точку в бескрайнем небе Арктики, ниточку-точку, которая нам сейчас дороже многих богатств мира, которая одна дает ощутимое подтверждение показаний приборов.
- Леня, слушаешь?
- На приеме.
- Данные моих систем здорово различаются. По средним показаниям направление от Полюса, в общем, правильное.
Я понимаю, какую трудную задачу дал штурману заправщика. Опыт полетов почти на восьмидесяти типах самолетов и вертолетов позволял легко представить не только весь ход рассуждений Василия Николаевича, но каждую манипуляцию со штурманским оборудованием в кабине танкера. Трудно ему сейчас.
И невольно вспомнилось, как много раз приходилось мне говорить слушателям Школы летчиков-испытателей, что уровень навигации нашего истребителя превосходит уровень значительного числа современных отечественных тяжелых самолетов.
Нам бы к этому превосходству иметь топлива, сколько у них, тогда бы можно было спокойнехонько жить, да только невозможно это...
- 365-ый, начинай снижение на эшелон заправки, готовься. - голос Таскаева по рации будничный, только чуть суховат, и это выдает нарастающее напряжение.
- Понял. - отвечает командир заправщика летчик-испытатель 1-го класса Анатолий Николаевич Кнышов. - Но мы тебя не наблюдаем. Ты нас хорошо видишь?
- Да, нормально. Снижайся.
- Понял, снижаюсь. Устанавливаю скорость. Любуюсь напарником, который, точно лебедь, плывет, а не летит справа и спереди от нас.
- Режим заданный. К работе готов, - докладывает Кнышов, - но мы тебя не видим.
- Понял. Я хорошо тебя вижу.
- А опознавательные знаки на борту наши? - тревога в голосе Кнышова все растет.
- Да, конечно ваши. Не мешай - подхожу к левому шлангу.
- Нормально-нормально, наблюдаем. Работай спокойно.
Отвечать уже некогда. Командир "центрит" в конус шланга заправщика. Скорость сближения, как у пешехода. Моя кабина уже поравнялась с кабиной оператора заправки в корме танкера. Сейчас штанга от неуловимого движения летчика ручкой самолета поднимется. Вот - уже поднимается. Сейчас клубы спрессованного воздуха, стекающего с конуса, наткнутся на возмущенный штангой поток, и "запляшет" перед самым лицом тяжеленная махина метрового размера.
Но летчик успевает до ухающих по кабине воздушных жгутов пересечь штангой окружность юбки, и вот уже скользит все глубже в конус блестящая головка штанги, где ждет - не дождется ее сияющая тарелка клапана заправки. Есть контакт!
- Топливо идет, командир! Секундомер пустил! Мое дело теперь следить за темпом заправки, сравнивать данные о принятом топливе с данными об отпущенном. Это просто. Командиру докладываю:
"Командир, время - столько-то, топлива столько-то", а с оператором заправки - сейчас это ведущий инженер по летным испытаниям танкера - обходимся пальцами: принял одну тонну - покажу один палец, приму две - покажу два пальца, приму десять - покажу кулак, и так далее...
Почти двухсоттонная связка от района Полюса Недоступности держит курс строго на юг. Два корабля соединены тонюсеньким шлангом, по которому идет к истребителю топливо, означающее для нас время, расстояние, возможно, саму жизнь. Но есть и другая, невидимая, но объективно существующая связь - искусство пилотов. Летчики говорят, что в строю заправки держаться просто - надо только уметь летать плотным строем, что означает - очень близко...
А я будто лежу на траве под крылом огромного самолета и смотрю в небо. Над головой - огромное крыло, под ним - уютно, висят на пилонах черные дыры реактивных сопел двигателей - их не слышно, за стеклом - лицо, как в телевизоре, у которого выключен звук. А мы-то - летим... на юг... к земле, теплой и желанной...
Вот какая подлинная благодать - искусство пилотов.
- Леонид Степанович, а ты перекусить не хочешь? - прервал Таскаев бессчетные размышления над очередной серией записей в бортжурнале и на карте. - Я, кажется не против ... съесть... кого-нибудь.
- Заправляйся сам, Ромушка, я пока присмотрю за хозяйством.
- Тогда держи управление. Я скоро.
...Ох, люблю я это дело!
"Мылом не корми, только дай ему подержаться за ручку", не раз говаривал в мой адрес Палыч.
Владимир Павлович Сомов - командир вертолетного отряда летчиков-испытателей Института, человек на редкость одаренный друзьями и на всякое ремесло, охотник и рыбак, организатор в деле и душа любой компании, музыкант, владеющий даром поставленного голоса, острослов, у которого всегда есть запас совершенно неожиданных выражений. Дома храню фотографию, где мы с ним плечо в плечо на улице Дамаска.
Ручка управления самолетом слабо, но ощутимо покачалась в руке. Это командир взял управление.
- Больно быстро. Не вкусно, что ли?
- Нет, нормально. Желаю приятного аппетита.
Творог из тубы, сок - неплохо космонавтам жить с таким харчем. Остальное не тронул, не до разносолов - голова не тем занята.
Надо бы уже слышать приводную радиостанцию на острове Врангеля, а даже намеков нет...
И нехорошо это...
Да включена ли она?.. Вскрытие покажет... была ли включена приводная на острове Врангеля... Хотя местного времени - одиннадцатый час вечера... кто нас уж больно дожидается здесь... А дальняя навигация "пашет" исправно... только приводной все нет...
Земля летела нам навстречу со скоростью почти тысячу километров в час, и оставалась просто малость до решительного момента, когда мы узнаем, что стоят наши усилия, чего стоим мы сами...
Однако, вперед! Только вперед!..
В.Сомов и Л.Попов |
Сплошной лед под нами кончился - материк близко. А память услужливо и с какой-то издевкой напоминает: в этом месте по уговору с Романом на случай отказов, требующих катапультирования, будем разворачиваться на север, обратно на паковый лед - там резерв времени по выживаемости лучше, чем в ледяной воде. Ближе к берегу в такой же ситуации надо уже тянуть к суше до последнего...
- Леонид Степанович, посмотрите, почему вода такого цвета?
- Где, командир, - отвечаю, сдвигая шторки фонаря, а у самого заколотилось сердце.
- Да впереди слева, пятно какое-то овальное размытое, а справа и по курсу - полосой... Смотри!
- Командир, - а сам ищу в очертаниях "пятна" контур острова Врангеля и измеряю по карте расстояние до него. - Благородный сэр, а не кажется ли Вам, что это - то, о чем мечтали большевики: Врангель.
- Больно зыбкий какой-то, твой Врангель...
- Нормальный Врангель, командир, а правее, по козырьку облачности - Чукотка. Пауза долгая, больше минуты.
- Хорошо бы.
- Попробую по УКВ?
- Давай.
УКВ - ультракоротковолновая связь в пределах прямой видимости. Правда, при нашей высоте полета прямая видимость - около трехсот пятидесяти километров.
- Малиновка, Малиновка, ответь 461-му.
- Отвечаю, Малиновка. Кто вызывает? Повторите, - раздался в телефонах шлема потрясающе близко, бесподобно доброжелательный мужской голос.
"Вот так... просто". - и теплый ком разлился в груди...
- Малиновка, Я - 461-ый, вошел в зону курсом 180 градусов, траверз Врангеля рассчитываю ...Разрешите пролет по плану.
- 461-ый, вход в зону, пролет по плану разрешил...
И было столько музыки и красоты в казенных словах радиообмена, что подумалось, как славно было бы пожать руку и хорошо поговорить за стаканом вина с тем диспетчером, которого я никогда не видел, никогда не слышал, а, увидев, не узнал бы в лицо.
«Малиновки заслышав голосок,
Та-ра-ра-ра та-ра-ра-ра та-рай-ра», - рвалась на волю песня.
- Ромушка, а знаешь, вполне даже прилично выходит,.. Малиновки заслышав голосок,.. стало быть, уклонились мы вправо... километров на 30-40.
- А это от Аляски подальше?
- Да-а, командир, а заодно поближе к Певеку.
- Ну, и ладушки.
Еще подарок - включился радиотехнический маяк Певека.
«Прошу тебя, в час розовый
Напой тихонько мне, - разудало, по-кабацки билось ликование.
...Как дорог край березовый В малиновой заре "...
Перед тем как передать управление полетом следующему пункту управления - Заре - Малиновка еще раз уточнила расчетное время прибытия в Анадырь, предупредила, что часть посадочной полосы закрыта туманом, но на подходе погода хорошая. "Вас ждут. Счастливого пути!" - так закончила Малиновка радиообмен.
Л.С.Попов и Р.Таскаев |
Нас ждали. Это точно. И туман стоял на полосе только до середины ВПП, оставляя открытым направление подхода с большого удаления. Туман подождал еще немного, пока после нас приземлился заправщик, а потом качнул огромной невесомой волной и разом закрыл всю полосу... Но это было потом...
- Проход над аэродромом сделаем?
- Обязательно, командир!
Наверное, неплохо получилось, если руководитель полетов после энергичного разворота с набором высоты сказал короткое "спасибо".
Перед выключением двигателей еще раз записываю координаты и проверяю уход курса. Так и есть - ошибка составляет 57 с лишним градусов. Это означает, что при пилотировании по такому враному курсу мы оказались бы в пятистах километрах от точки встречи с танкером, а на широте Анадыря - над Канадой, в двух тысячах километров от пункта назначения...
Через день мы улетали напрямую, без посадок, до Москвы.
В Анадыре шли полеты полка. Вдруг от стоянки дежурных сил плотно-плотно вырулили один за другим три самолета.
Взлет... взлет... взлет...
На короткое время установилась непривычная для аэродрома тишина... Резко и неожиданно заскрипели тормоза автомобиля рядом с нашим самолетом. Из автомобиля вынырнул улыбающийся начальник авиации ПВО.
- Прозевали перелет через Полюс наши "друзья". Теперь пришли дежурить к вылету.
- Да вы объясните, чтобы не мучились. Встретимся другой раз - нынче наши дорожки разошлись.
- Уже послал тройку. - полковник кивнул в сторону дежурного звена. - Только все равно болтаться будут, пока не уйдете по трассе... Короче, через какое время взлетаете, сколько мне еще вылетов из дежурных средств обеспечивать?..
Такие неожиданные хлопоты доставил перелет и нам, и нашим соседям по ту сторону Берингова пролива...
МиГ-31 |
И дома нас ждали.
Умытая летним дождем земля, какая-то по особенному сочная зелень, теплые дымки рыбацких костерков, приветливые развороты деревенских улиц и маленьких поселков, - все нам улыбалось, разворачиваясь самой красивой стороной.
Какое огромное, потрясающее удовольствие летать, ощущая невидимые, но очень сильные токи поддержки своей земли. Пусть никто не обратил внимания на один из примелькавшихся здесь самолетов. Кто уж больно смотрел нам вслед, разве только мальчишки, да и то, чтобы блеснуть понятием в авиации перед соседской девчонкой с жиденькой косичкой, поливающей свой огород.
Красота родной земли, как символ вечной доброты к своим детям, дерзающим в небе, красота, которую нам дано хранить, как ее сохранили наши отцы, как, придет час, нашим сыновьям хранить ее и приумножать...
Суббота, а сколько встречающих!
Ватные ноги в центре круга из улыбок мигом вернули себе упругость, сами расправились плечи, ладони сделались горячими от рукопожатий...
- Спасибо! Всем спасибо! От экипажа всем вам низкий поклон! Всем!..
Домой добрался к полуночи. Татьяна лежала в больнице, и дверь открыла ее мама, Мария Семеновна.
- Леня приехал! Ужинать будешь?.. Откуда ты нынче?.. С Чукотки?.. Это когда же успели управиться?.. Да хоть чаю попей... Ну, да ладно, умывайся да ложись, раз со вчерашнего дня на ногах...
Она неприметно хлопотала, и будто само собой все делалось под ее руками.
Не успел я лечь, как самая младшенькая дочка Надя, оккупировавшая "взрослую кровать", не просыпаясь, уткнулась мне носом куда-то подмышку, почмокала губами и затихла.
Впервые наслаждение вернуться домой чуть не выдавило слезу. Мы запросто могли не увидеть этого многого...
Зато мы знаем теперь, чего стоим... От этой мерки и станем брать прицел.
Через секунду я спал...
Жуковский - Ахтубинск - Сары-Шаган. 1988 г.