Шоколадная баллада
(Письмо в редакцию газеты)
«Я теперь лежу, опасно болен, —
может быть, последние деньки, —
словно снова в белой я неволе,
в ледяные стиснутый тиски.
Но тогда я молод был — на фронте,
кое-что, наверное, умел.
Было небо, жаркое в работе,
были сопки, белые как мел.
И когда, нещадно исковеркан,
приземлил машину я на лед,
увидал в какой-то сотне метров
сбитый мной тяжелый самолет.
Мы друг друга вывели из боя.
Озеро. Ледовый окоем.
Только их в кабине было трое,
ну а я, как перст, под фонарем.
Надо же такое, как нарочно,
значит, на войне как на войне.
И они цепочкой осторожной,
вижу, замаячили ко мне.
Я достал ТТ. Но ближе, ближе...
Все. Отведал жизненных щедрот.
Никакого шанса. Только вижу,
машут: не стреляй, мол, рус пилот!
И подняли руки. Может, хитрость?
Нет, сдаются, трое — одному.
Ну, тогда и мне придется вылезть.
Вылез. Объяснили, что к чему.
Знаками, движеньями, словами
говорят, не знают, мол, пути
и к жилью не выберутся сами,
ты иди, своих, мол, приведи.
Шоколад... Ты сильный, ты дотянешь,
пусть придут за нами, будем ждать.
...Столько лет молчал,
а как заглянешь
сам в себя, то дна и не видать.
Ведь хотел сказать, послать за ними,
только как скажу и как поймут?
Было или не было в помине,
за контакт с фашистами — под суд!
Восемь суток полз и обессилел,
обморожен, что добрался, рад,
но запомнил, как они просили
и в планшет совали шоколад.
Даже случай нужный подвернулся:
мне вручает орден генерал,
я собрался, выждал, оглянулся
и про этих асов рассказал, —
что еще не поздно, помню место,
как хотите, дальше не могу.
— Эх, жалетель извергов немецких!
Ты про это, сокол, ни гугу.
Вот и все. И вроде поостыло,
но покоя не было и нет.
Да, фашисты. Бросить их не стыдно,
но какой-то тянется к ним след
по снегам. И я молчу, ни слова,
да и след не к ним — наоборот,
и моя неробкая основа
мне с собою сладить не дает.
Отмолчал свои десятилетья,
не считался трусом, говорят,
только выше совестливой смерти
нет за жизнь достойнее наград.
Или пусть вот это станет местью,
то, что обещал и не сдержал?
Словно изнутри оброс я шерстью
с той поры. При чем тут генерал?
Вижу, как ползу через торосы
прямиком, почти что наугад,
на звезду, как вспышку папиросы,
и грызу морозный шоколад.
Выжил, вышел, тощий, как собака,
сладко-горький привкус не забыл.
Да, враги. Но ведь сдались, однако,
но ведь это пленных я убил!
Вот и мучусь. Поезжайте летом,
озеро найдете, и на дне —
самолеты. Два. И три скелета —
память о войне и обо мне».
1986
* * *
как личного счастья венец
и мама в беретике юном,
и в летной фуражке отец.
Районного мага работа,
воскресного дня торжество,
и май сорок первого года,
и мне только месяц всего.
1978
|
И мама в беретике юном,
и в летной фуражке отец.
ФОТО
|