|
* * *
Хлопцы – приятно глянуть,
Сколько их тут, родных!
Лишь предвоенный глянец –
Все, что осталось от них.
Да над Москвой знамена,
те же, что в их года,
да праздник в мае зеленом,
Девятого – навсегда.
* * *
Мне снится много дней
один и тот же сон:
в пруду, в тиши теней,
наклонно погружен
биплан, еще с войны,
наверное, У-2,
из темной глубины
лишь виден хвост едва.
Над ним, как пласт времен,
не светится вода,
лишь близится сквозь сон
размытая звезда.
Кайма вокруг нее,
белесый эмалит.
Небесное жилье.
А сердце так болит!
И я биплан тяну
из ила на траву,
как будто всю войну
из памяти зову.
А он легко идет
наверх, углом, из вод,
ко мне хвостом вперед,
блестящий самолет.
Снимаю трав венок
с угрюмого винта,
и вечный зов: «Сынок!» —
плеснула в борт вода.
Держу в руках планшет —
фамилия моя.
И почерк.
Батя?
Нет.
Сегодня это я.
1977
Встреча Девятого мая
Бывшие небесные солдаты —
часто ль собирались на веку,
кто служил в Отдельном сто двадцатом
Александра Невского полку?
Робко и стараясь незаметно,
словно веря в чудо до конца,
я иду по улице за кем-то,
так напоминающим отца.
Столько лет, а все какая малость,
кажется, короткий срок прошел.
До сих пор бумага не слежалась,
та, где он писал карандашом.
Я приду — пилоты приглашают, —
за него приду сегодня я
в зал, где слава, честная, большая,
где живые батины друзья.
Те голубоглазые герои,
Родина которыми права.
Каждый орден — бывшее здоровье.
«Рус-фанер», стосильные У-2.
На фанере падали на танки,
из лесу бросались на врагов,
и сгорали вы, как летчик Мамкин
и как партизан Серебряков.
Благодарной памятью богаты
легендарно-брянские леса,
где с братвою Дятьковской бригады
подвиг благородства удался.
Так живите ж дольше, ветераны,
новых юбилейных вам значков!
Пусть над вами дышит неустанно
уваженье мирных облаков.
Молодые, солнечные деды —
праздничность несломленной
страны,—
пусть звенит медалями Победы
музыка возвышенной весны,
по кудряшкам катится по детским,
что прижались к белому виску,
в сто двадцатом,
Невского,
гвардейском
Инстенбургском
авиаполку.
1981
Первый раз в Москву
Что могла мне мама дать в дорогу —
три вкрутую сваренных яйца
да печенья житного немного.
Мне б живым застать еще отца!
— Что, мужик, печалишься, угрюмый?
Все в Москве-то будет хорошо! —
Двухметровый Колюшка Чурюмов
к месту командирскому прошел.
Шесть часов крошил он зимний воздух
дисковыми пилами винтов,
и на землю сыпались известкой
белые опилки облаков.
Все имело тайное значенье:
наша тень на облачной гряде,
и нелепость сладкого печенья
на оскомно-кислой высоте,
яблочные запахи вокзала,
по бокам чужие москвичи,
черный снег,
покуда не предстала
та больница белая в ночи...
1977
|
Выпуск Батайского
летного училища. 1939 г.
ФОТО
Бывшие небесные солдаты
ФОТО
|