|
* * *
Земля ожидает гостей,
примнущих земную траву,
Земля посылает детей
в немыслимое —
наяву.
А столько забот на Земле
и смелых
решительных дел!
Не только в таком корабле
доказывать можно,
что смел.
Но только потомок поймет,
тропой неземною пыля,
зачем
стартовал звездолет,
зачем
рисковала Земля.
1973
Бессмертники
Памяти Г. Добровольского,
В. Волкова и В. Пацаева
Как будто родных потеряли...
Притихла большая страна.
И черная рамка печали
упала на их имена.
...Он был одесситом веселым
и верил, что время придет,
испытывал волю дублером,
друзей провожая в полет.
Жила в нем упрямая жажда,
о, как он хотел полететь!
Я спрашивал: — Жора, когда же
Утесов весь день будет петь:
«Наш парень с Привоза...»
Годами он верил в победу:
«И все-таки я полечу,
пускай не Героя за это,
а орден всего получу».
...Второй — был особенный парень
со славой Звезды на груди,
но чисто, как прежде Гагарин,
умел эту славу нести.
Пускай выпадало не часто,
не вместе, а где-нибудь врозь,
с двумя я душевно встречался,
а третьего знать не пришлось.
Отныне суровей и строже
я чувствую слово «салют».
А третий был парень хороший -
плохого туда не пошлют.
Как будто распахнуты ставни,
и в прошлое настежь окно,
и все это было недавно,
далеко,
и очень давно...
Я слышу в нежданной печали
отчаянный голос Земли:
«Сыны мои, летчики, знали,
ведь знали, на что они шли!»
Уснули... Будить их не смейте,
ребята устали и спят.
И нет достоверности смерти —
ведь рядышком трое ребят...
Но голос, остался ваш голос!
Над вами созвездий венок,
и падает сумрачный космос
медвежьею шкурой у ног.
Мне умников больше не слышно,
не слышно неверящих, нет —
мол, весь героизм — это вспышка,
отчаянье, случай, момент.
И рядом с Гастелло и Зоей,
с нетленною славой войны,
пусть встанут задумчиво трое,
до слез дорогие сыны.
В кремлевском украшенном зале
готовили праздник для них,
вчера телеграммы послали,
в Москву приглашая родных.
И ждать-то осталось немножко
до встречи на теплой земле,
и наша земная картошка
ждала их на щедром столе...
Над скорбью поникших тюльпанов
и кровью полуденных роз,
дымящих, как свежие раны,
иное кольнуло до слез.
Иные цветы появились,
невянущий, скромный букет —
оттуда, где вы приземлились,
несбывшейся встречи привет.
Прощайте, друзья боевые,
бездонная боль матерей,
для них вы уснули, живые,
как эти цветы полевые,
бессмертники летных полей.
1 июля 1971
Французский космонавт
— Да здр-равствует Москва!
— Да здр-равствует Р-россия! —
с балкона Моссовета
сказал де Голль, грассируя.
Негнущийся, прямой,
союзнику былому
венок он возложил —
и честь по-боевому.
Ни разу, никогда
во Франции я не был,
но я люблю слова
«Нормандия» и «Неман».
И как-то хорошо,
когда вот этот летчик
во взгляде унесет
России лоскуточек.
1982
|