Марк Галлай. «Я думал: это давно забыто»

Не хочу быть моделью

    В начале шестидесятых годов один из известных публицистов и мои друг Анатолии Аграновский опубликовал документальную повесть «Открытые глаза» — о людях, участвовавших в создании и испытаниях первого нашего реактивного истребителя МиГ-9. Центральной фигурой повествования был летчик-испытатель Алексей Гринчик, и не только потому, что именно он первым поднял эту уникальную машину в воздух. Фигурировали в повести и другие персонажи, в том числе и я.
    К так называемому художественно-документальному жанру я издавна относился с некоторым скепсисом и как-то в разговоре с Толей Аграновским даже позволил себе выдать - не совсем в шутку - литературоведческую формулировку: "Документальный жанр - это такой жанр, в котором вымышленным персонажам присваивают имена реально существующих людей".
    Мой собеседник улыбнулся, но оспаривать такой взгляд на вещи не стал.
    Впрочем, к произведениям Анатолия Аграновского эта едкая формулировка не относилась. Фактическая достоверность во всем, что он писал, соблюдалась неукоснительно. Хотя, конечно, он подбирал и выстраивал факты так, как того требовал сюжет. И в «Открытых глазах», особенно в том, что касалось личности и профессионального облика Гринчика и его коллег, все было «на сливочном масле».
    Повесть имела успех, и ее автор решил написать на той же основе киносценарий. И вот тут-то натолкнулся на сопротивление со стороны своих персонажей.
    Мы не могли представить себе, как это на экране будут ходить чужие дяди - киноартисты, - носящие наши подлинные имена, произносящие когда-то сказанные нами слова и переживающие события наших действительных биографий. Но постановщик фильма Татьяна Михайловна Лиознова - талантливый режиссер, широко известный благодаря своим фильмам: «Память сердца», «17 мгновений весны», «Женщины», «Три тополя на Плющихе», — настаивала именно на этом. Считала, что раскрытие прототипов прибавит картине аромат подлинности. Начались уговоры.
    И вот в один прекрасный день ко мне домой явилась представительная команда уговаривающих: режиссер-постановщик, главный оператор, авторы сценария Аграновский и Храбровицкий.
    - Не возражали же вы, когда Анатолий вывел вас под вашими собственными именами в своей повести? Почему нельзя сделать то же самое в кино? - спросила, исчерпав все прочие доводы, Лиознова.
    - Очень просто, - ответил я. — Кино гораздо более зримо, чем литература. Представьте себе эпизод: Лиознова вернулась усталая домой и встала под душ. В литературе это возражений у вас не вызвало бы. А в кинематографе?..
    - Почему же, — сказала в пылу словесных баталий Татьяна Михайловна. - У меня неплохая фигура. И если бы по ходу фильма это было бы нужно...
    Тем не менее, если не этот пришедший мне в голову пример, то само проявленное мною упорство, а главное, позиция Аграновского привели к тому, что в снятом и вскоре вышедшем на экраны фильме «Им покоряется небо» все действующие лица фигурировали под вымышленными именами и лишь зрители, имеющие отношение к авиации (а также читатели повести), могли догадываться о личностях прототипов.
    Тут, кстати, снова проявился характер Анатолия Аграновского и его представления об этике. Поначалу он в том, чтобы представить нас, грешных, на экране под подлинными именами в вымышленных (или, по крайней мере, домысленных) ситуациях, ничего неприемлемого не усматривал, иначе отошел бы от этой идеи уже при работе над сценарием. Но, столкнувшись с протестом «жертв», не возжелавших такой своеобразной рекламы, все соображения художественности фильма решительно отбросил как не идущие ни в какое сравнение с велениями этики.
    Надо полагать, что и Лиознова не сочла возможным пренебречь нашим протестом. Во всяком случае больше ни ко мне, ни к моим коллегам никто по этому поводу не обращался. Обошлось.