Оглавление

М.Л.Попович. «Автограф в небе»

Сокол с берегов Итьи

  Тяжелые облака и без того усложняли обстановку. Болтало. Высота съедалась каждое мгновение. Как потом расскажет мне Володя: «О самом страшном думать не хотелось, и мы не имели времени. Ведь были же случаи и тяжелее, была война, а здесь друзьями являются двигатели, которые работают и пусть не на полную мощность, но тянут».
  Поврежден руль высоты, Володя управляет триммером.
  Тяжелый бомбардировщик мало слушался триммера, но выхода не было, к тому же управлять триммером, который теперь стал рулем высоты, было сложно, еще и поворачивать штурвал триммера нужно было в противоположную сторону по сравнению с тем, как это делается при управлении самолетом в нормальных условиях... Интуиция, рожденная в тысячах полетов и тренировок, помогла и здесь.
  Много критических ситуаций возникало в полете у Елисеева — пожары, поломки частей конструкции самолетов, отказы отдельных механизмов, повреждения герметических кабин, обмерзание фонаря, отказы двигателей при испытании на приемистость (перемещение сектора газа за одну-две секунды), на газодинамическую устойчивость, то есть помпаж,— все это ковало бесценный опыт, кристаллизовало характер, но и наносило глубокие «борозды» на сердце.
  Густые, немного вьющиеся волосы, придают лицу мужественность и романтичность. Безукоризненно сидящая на нем форма или гражданский костюм с подобранными в тон галстуком и обувью, артистизм в движении рук, в походке делают его похожим на киноартиста.
  В нашей летной комнате он один из немногих имеет свое кожаное кресло, которое не имеет права никто, особенно из новичков, занимать. Здесь у нас проводятся разборы полетов, заданий на предстоящие полеты, прослушивания сводок погоды. Это делается ежедневно. Комната разборов для летчиков выбирается, как правило, большая и светлая. Правда, мы очень страдаем, что наша комната не имеет окон на аэродром, где постоянно взлетают и садятся самолеты, где снуют бензино-, керосино-, масло-, кислородозаправщики, то, что называется аэродромной жизнью. Зрелище это захватывающее, и ни один летчик не устает смотреть на аэродром, обдумывая предстоящую задачу.
  Нам неизбежно приходится тратить много времени в ожидании летной погоды в зависимости от задания, готовности материальной части самолетов. В такие минуты трудно себя заставить заниматься чем-нибудь полезным, например готовиться к очередной сессии в институте, академии. Редко кто этим занимается, а вот рассказы с приключениями — то, что можно слушать без конца, потому что речь идет о полетах, о вынужденных посадках, о лучших способах вывода самолетов из штопора, о консерватизме некоторых генеральных конструкторов, у которых трудно добиться принятия изменения в конструкции самолета, о любимых марках автомобилей, о приключениях, связанных с автомобильными поездками, ну и редко кто рассказывает о своих победах у женщин, хотя мы все знаем очень хорошо слабые и сильные стороны друг друга.
  Все прекрасно знают, кому предстоит выполнять опасное задание, и стараются несколько подшутить, как-то его отвлечь от серьезного беспокойства.
  Моральное состояние летчиков исключительно высокое, хотя со стороны можно подумать, что все нам нипочем, все трын-трава...
  Во время разговоров в летной комнате можно много узнать о предстоящем полете, потому что найдется летчик, который уже когда-то подобное задание выполнял, и у него есть собственное суждение по тому или другому вопросу.
  Владимир Степанович Елисеев и Степан Анастасович Микоян, мне кажется, могут дать совет в любом случае, происходящем в воздухе. Как полезны такие разговоры, рассказы новичкам, в такой атмосфере куются правдивые, бескорыстные деловые отношения между летчиками.
  В полете Елисеев спокоен, сдержан, пунктуален. Наши совместные работы на самолетах и вертолетах я воспринимала как подарок судьбы.
  Вспоминаю полеты на вертолете Ми-8 с остановленным двигателем. Сложность таких полетов заключается в том, что вертолетный винт при вращении создает подъемную силу, а когда его вращение замедляется, подъемная сила падает.
  При отказе двигателя на вертолете винт продолжает вращаться, необходимо только успеть сбросить шаг-газ (рычаг управления двигателем и поворотом лопастей), увеличивая или уменьшая угол атаки лопастей винта. Сбросить — это значит уменьшить угол, и винт будет продолжать вращаться, создавая подъемную силу.
  На строго определенной высоте надо угол атаки лопасти винта увеличить, то есть «затяжелить винт», тогда сопротивление увеличится и на какое-то мгновенье снижение прекратится. Это единственный шанс спасти вертолет от падения. Напряжение достигает своего максимума совсем у земли, когда летчик определяет высоту, ту единственную высоту (ниже можно погибнуть от сильного удара, а выше — погасить скорость на большой высоте, и оттуда вертолет рухнет на землю), на которой надо начать увеличивать шаг-газ, чтобы до земли винт был полностью затяжелен... Сложно, но возможно!
  Первый полет выполнил Владимир Степанович, и мне почему-то показалось, что это у него очень легко получилось, только на лице появились крупные капли пота.
  Полеты эти были учебно-показательные. Я много слышала от своих друзей, блестящих вертолетчиков-испытателей Лени Татарчука и Бориса Щербины, что такие полеты особенно сложны и рискованны. Они уже провели много испытаний на такой режим и все-таки меня предостерегали — осторожно, максимум внимания!
  Я наблюдаю за приборами, слежу за каждым действием моего учителя, не могу налюбоваться его летным мастерством. Ловлю себя на мысли, что в данный момент наступил чрезвычайно сложный режим, а я не чувствую опасности, так спокойно и уверенно работает командир. Во всех действиях ощущается не только умение в пилотировании вертолета в столь сложной ситуации, как посадка с неработающим двигателем, но и сознание своей творческой силы.
  Научить всему в полетах нельзя, возникают в воздухе сложности, и каждый решает по-своему, в зависимости от своего умения, сноровки, ибо полет — это искусство, творчество в высшем понимании этого слова. Так же как и у художника — есть предмет, есть приемы изображения, но каждый рисует его по-своему.
  Вот наконец та единственная высота, с которой надо начинать замедлять снижение. Елисеев плавно, но энергично берет на себя (перемещает вверх) рычаг шаг-газа, и снижение на мгновенье как бы приостанавливается. Лопасти винта «хлопают» — увеличивается их угол атаки — началось торможение. Глаза следят за приближением земли, ноги удерживают аппарат от разворота, левой рукой увеличивает шаг-газ, а правой — продолжает сажать вертолет. Земля, ощутимое касание, полностью выбран шаг-газ. Вертолет цел и невредим.
  Еще совсем недавно при отказе вертолетного двигателя экипажу грозила смертельная опасность. Сейчас на многих вертолетах посадка с неработающим двигателем уже отработана, но по-прежнему остается чрезвычайным режимом.
  Теперь моя очередь.
  Борттехник Александр Спорыкин умело и быстро запускает двигатель. Мне предстоит повторить точь-в-точь такой же полет, что был у Владимира Степановича.
  Меняемся местами. Сажусь на левое сиденье, беру управление на себя. Мгновенно всплывают в памяти посадки без двигателя, показанные мне в начале моих первых полетов на вертолетах асом вертолетного дела Владимиром Подольным.
  Навыки, полученные тогда, должны мне помочь в сегодняшнем полете.
  Вертолет — чудо-летательный аппарат. Хочешь набрать высоту — увеличивай шаг-газ и ручку на себя, лететь вперед — ручку от себя. Даже вальсировать — пожалуйста!
  Но это далось не сразу.
  С наступлением вертолетной эры появилась необходимость создания вертолетов с двойным управлением. Была построена небольшая серия летательных аппаратов Г-3, которая дала возможность обучению летчиков полетам на вертолетах. Одними из первых учеников-вертолетчиков испытателя вертолетов К. М. Пономарева оказались летчики-испытатели С. Г. Бровцев и Ю. А. Тиняков.
  Их соратниками в испытаниях и доведении вертолетов до кондиции были М. Д. Туров, М. К. Байкалов, К. М. Пономарев и многие-многие другие. Они отдали весь свой опыт летчиков-испытателей, талант исследователей, убежденность энтузиастов, а многие, в том числе и С. Г. Бровцев, жизнь за то, чтобы вертолеты уверенно вошли в настоящее как вид «безаэродромной авиации». И на какую бы ступень ни поднялась вертолетная авиация, в каждом полете присутствует частица души Ю. Гарнаева, С. Бровцева, М. Байкалова, К. Пономарева, Ю. Тинякова и др.
  В настоящее время отработаны почти все элементы вертолетного пилотирования, но устойчивость его в полете по-прежнему намного отстает от самолетной. Правда, включение автопилота поканально в схему управления вертолетом сделало вертолет послушным.
  Помнится, после полетов на одном из первых наших вертолетов конструкции Миля пальцы буквально отваливались от снятия нагрузки с ручки управления. Сейчас при полете на Ми-8 от этой сложности не осталось и следа. Включенный прямо с земли, автопилот поканально самостоятельно снимает возникающие нагрузки...
  Полет и посадку без двигателя выполняю, как учил Елисеев. Как только выключили двигатель, первое, что нужно было,— не допустить падения оборотов винта, иначе вертолет попадет в неуправляемое падение. И началось такое ощущение, что ты находишься высоко под куполом цирка и тебе надо удержаться на проволоке, стоя на одной ноге, и при этом выполнять какие-то манипуляции руками. Все это чрезвычайно сложно и к тому же опасно. Приземлилась мокрая, как мышь. Сердце, казалось, вот-вот вырвется из груди. Кровь, как метроном, громко стучала в висках. Руки и ноги несколько дрожали... Сразу же захотелось снова повторить такой же полет, но Владимир Степанович, заметив мое волнение, перенес полет на после обеда. Я ждала второго полета и боялась... Но второй полет выполнять было легче: во-первых, избавилась от чрезмерного напряжения (что всегда вредит в полете), а во-вторых, исчезли лишние движения — постепенно восстанавливался навык в пилотировании. В тот день мы вместе выполнили семь полетов, из которых три посадки с неработающим двигателем...
  И не знала я тогда, что это были мои последние полеты на вертолете, потому что ровно через полгода строгая медицинская экспертиза запретила мне летать, запретила, но не лишила приятных воспоминаний о полете. И ровно через пять лет те же врачи признают меня снова здоровой, и опять пришла окрыленность и послеполетный восторг. Только отношение к авиационным врачам, чье мнение в некоторых ситуациях зависит от последней газетной статьи или от мнения начальства, резко изменилось... но не всех врачей мы боялись и не любили. У тех медиков, которые не хотят понять летчика, контакта с крылатой братией никогда не получится. Ну а уж кого полюбят, то перед, таким врачом раскрывают всю душу.
  Таким любимым врачом был у нас Михаил Зиновьевич Гак. Он наш друг, он всегда находит те слова утешения, которые нам нужны, и скажет именно в такое время, когда они произведут наибольший эффект. Он большой психолог, и не было случая, чтобы мы от него что-то скрывали, даже порой «переваливали» на него все домашние неурядицы. И случалось так:, пока мы летаем, он созвонится с домом, выяснит причину волнений, устранит, а после полета как бы между прочим скажет: «Ну, дома все улажено, живите и летайте спокойно».
  Ах, как мы ему были благодарны за такое участие!
  К Елисееву у него были особые чувства. Будучи интеллигентным человеком, он в Володе в первую очередь ценил высокое чувство такта, аккуратность во всем и любовь к природе. В медицинской комнате было много клеток с певчими птицами, и они с Владимиром Степановичем подолгу разговаривали о пернатых.
  Пока проходишь медосмотр, от птичьего веселья и любовных трелей заряжаешься каким-то особым восторгом земной красоты. Эти маленькие существа возвращают нас в мир волшебных звуков, уходит напряжение, и ты становишься самим собой.
  Мне казалось, что Елисеев знает или знаком со всеми знаменитостями Москвы. Часто нам рассказывал подробности чьей-нибудь биографии, знакомил с искусством, многие спектакли и актеры нам стали дороги благодаря Владимиру Степановичу. Удивлялись только, когда он находил время... Думалось, что дома Елисеев был изолирован от быта и что его не касались хозяйственные заботы. Их взяла на себя его жена Валентина, сестра его фронтового друга Владимира Левко (жена Левко — народная артистка СССР певица Валентина Левко). Валентина удачно сочетает в себе трудолюбие, обаяние, величайшую любовь и преданность мужу и его работе. У нее врожденный талант получать радость от всего доброго: музыки, книг, солнечного лета, яркой осени, от встречи с любимыми друзьями. Но в основном она живет Володиной жизнью, его радостью... Дома она оберегает его покой, очаг. И поэтому Владимир Степанович приходит на работу всегда обновленный, отдохнувший, в хорошем расположении духа. Конечно, не во всех семьях летчиков-испытателей царит такой добрый настрой. Елисеевых считают у нас счастливой парой. Уже взрослые двое сыновей несут свои радости в семью. Они все дружны.
  Елисеев прост и обходителен, но мы, понимая разницу в летном мастерстве, называем его по имени и отчеству (что в авиации бывает редко, обычно до глубокой старости летают Миши, Пети, Саши...), с заметной почтительностью. Его жизнь — это биография человека, отдавшего себя небу. Сейчас он расстался с небом, но по-прежнему живет жизнью аэродрома, руководит летными испытаниями, согласует действия летчиков и представителей завода.
  Жизнь, прожитая в небе, словно радуга, сверкает всеми красками и отточенными гранями его мужества, доблести, знаниями и умением. Он оставил достойный автограф в небе!

<< Сокол с берегов Итьи Тюльпаны в гермошлеме >>