Содержание

«Проверено на себе»

Глава вторая.
Корчагин наших дней

ГЕОРГИЙ БЕРЕГОВОЙ, генерал-майор авиации, заслуженный летчик-испытатель, летчик-космонавт СССР, дважды Герой Советского Союза

ЕГО БРОСОК К ОРБИТЕ

   Юрия Гарнаева знали далеко за пределами нашей страны, но особенно он дорог нам. Он был из тех, кто оставляет след доброго, умного, талантливого на всем, к чему прикасались LTO руки.
   О Юре я услышал в первые дни, когда только начал свою работу летчика-испытателя. Услышал о его трудной судьбе. В жизни его были невзгоды, были тяжелые годы испытаний, но он все сумел преодолеть и вернулся ц авиацию.
   Лет двенадцать назад я познакомился с ним на одном из а.чродромои. Он приехал, чтобы провести эксперимент. Сейчас то ужо история, и современные реактивные машины на лыжах уже не взлетают, а в то время инженеры пытались создать такое устройство, при котором истребитель мог бы подняться в зимних условиях с неподготовленной заснеженной полосы. Самолет ставился на лыжи. После взлета они должны были сбрасываться.
   Гарнаев приехал на аэродром в кожаном летном костюме, плотно облегающем его невысокую, крепкую фигуру. Краси-ное лицо, ноги чуть колесом, как у кавалериста. Приветливый, деловитый. Внимательно осмотрел устройство, расспросил ведущего инженера. Подумал. А потом сказал:
   - Ничего не получится. Лыжи ваши зароются. Видите, какой пушистый снег и поземка намела бугры.
   Инженер упорно доказывал свое, Гарнаев отрицательно покачивал головой.
   Поначалу казалось, что летчик откажется лететь. Каждый испытатель имеет на это право, когда нет у него уверенности в надежности техники. Но так подумать мог о Гарнаеве только тот, кто его не знал.
   - Значит, вы настаиваете? - спросил Гарнаев. - Все равно кто-нибудь будет пробовать ваши лыжи. Тогда уж лучше я сам.
   Гарнаев сел в кабину. Запустил двигатель. Мы с тревогой смотрели, что будет. Самолет, набирая скорость, стремительно начал разбег. Вот он уже пробежал около тысячи метров. Вдруг туча снежной пыли окутала самолет, оборвался звук двигателя... Утопая по пояс в снегу, мы бежали к месту аварии.
   Рассеялась снежная пелена. Самолет лежал на животе. В разные стороны разлетелись лыжи и обломки шасси.
   Жипой, невредимый пмпрыгнул из кабины Юрий. Инженера он встретил крепкими слонами. Чуть успокоившись, сказал:
   - Легче и дешевле очистить полосу, чем самолотом уплотнять н выравнивать сугробы. Собирайте-ка свои дрова!
   И только в эти минуты многие поняли, на какой риск шел Гарнаев. Мог быть капот - машина перевернулась бы и задавила летчика, могла соскочить лыжа в момент взлета, можно было поломать крыло или изуродовать кабину, при аварии самолет мог загореться. Только искусство испытателя в тот момент, когда лыжи зарылись в снег и полетели шасси, помогло ему прижать машину к земле.
   Гарнаев рисковал собой, хотя предполагал, что эксперимент не удастся, но он провел его честно и до конца, чтобы не рисковал кто-нибудь другой. А в своем мастерстве он был уверен.
   Он был летчик-универсал. Летал практически на всех типах машин: на истребителях, тяжелых бомбардировщиках, пассажирских лайнерах и буквально на всех видах вертолетов. Многие авиационные конструкторы, когда у них возникали проблемы, какие нередко бывают при испытаниях новых машин, приглашали именно Юрия Гарнаева.
   На испытательном аэродроме, как известно, есть летная комната и кабинеты, где летчики отчитываются за свою работу и беседуют с инженерами. Часто я писал отчеты по соседству с Гарнаевым, слышал его разговоры с ведущими инженерами, его рассказы о только что закончившемся испытании.
   Мне нравилось, что Юрий умел четко, собранно и в то же время очень красочно рассказать о каждом этапе полета, в нескольких словах дать оценку работы всех приборов и оборудования машины, ее достоинств и недостатков, подчеркнуть главное. Так же, как талантливый писатель, он мог очень емко и точно набросать портрет своего «героя» и раскрыть его «психологию», заглянув в его «внутренний мир».
   Каждый летчик-испытатель со временем вырабатывает п себе умение анализировать прошедший полет. У Юрия эти анализы были доведены до совершенства. И конечно, эта черта, не говоря уже о мужестве и мастерстве, была хорошо из-постна конструкторам и инженерам.
   Слушая его беседы с инженерами после полетов, я учился у него правильно анализировать весь полет и четко формулировать этот анализ испытаний, выделяя главное для того или иного этапа испытаний. Причем, когда он рассказывал о своей работе, он никогда не выпячивал свое «я», а всегда говорил «мы». Даже в том случае, когда ему приходилось принимать мгновенные решения, он не говорил категорично: «Я решил», или: «Я принял решение», а пользовался безличной формой: «Так надо было сделать», или: «Наверное, лучше было сделать именно так...»
   Помню, когда он еще только готовился летать на турбо-лете, он как-то в шутку называл себя будущей бабой-ягой или чертом на метле и шутя говорил о турболете: «Ни крыла, ни винта, ни мотора, ни черта». Но он взлетел на этом турболете. Демонстрировал его в Тушине на параде. Впечатление было такое, что летчик поднялся на огненной струе. Это был аппарат нового типа, который наука готовила для освоения космического пространства.
   Словом, как я уже говорил, он был универсалом в на-стошцгм смысле слова. Ведь есть, к примеру, такие «мастера», которые берутся за любую работу: чинят и автомашины, и часы, и велосипеды, и граммофоны, даже настраивают пианино, и все делают плохо. Но Гарнаев был настоящим, широким мастером высокого класса.
   В летной комнате во время отдыха, в перерывах между полетами, в компании друзей трудно было сыскать более веселого, остроумного и живого собеседника. Юра много читал, хорошо знал литературу, любил музыку, хорошо рисовал.
   У него была феноменальная память. Часто он и летчик-испытатель Александр Щербаков, по очереди цитируя юмористические рассказы или страницу за страницей из произведений Ильфа и Петрова, заставляли нас покатываться со смеху.
   Юрий писал стихи и читал их нам. На испытательном аэродроме в стенной газете нередко появлялись его четверостишия - пародии, меткие и колкие дружеские стихотворные шаржи.
   Словом, вне летной работы это был не высокопарный, кичащийся своими способностями человек, а, говоря нашим языком, настоящий парень.
   Когда я перешел на работу в школу космонавтов и стал готовиться к космическому полету, я узнал, что и здесь Гар-наева хорошо знают и уважают. Дело в том, что тогда и сейчас многие работы, которые проводил он, помогли и помогают в подготовке к космическим полетам.
   У Гарнаева было немало творческих встреч с космонавтами. Он летал с Алексеем Леоновым, Владимиром Шаталовым и другими. Беседы Гарнаева с космонавтами, опыт, которым он делился с ними, безусловно, были и полезны и поучительны.
   В его обязанности не входила непосредственная работа по подготовке космонавтов к полетам, но он внес немалую лепту в совершенствование их летного мастерства. И это помогает космонавтам в сегодняшней их подготовке. Недаром он был так близок и дорог нам, дружил с нами.
   Я слышал, как о нем говорили: «Одержимый». Да, он был одержимым в том деле, которому отдал всю жизнь. А кто, как не одержимые, преданные своему делу, увлеченные до самозабвения своей работой, будь то наука или искусство, открывают новые законы природы и создают шедевры культуры?
   Гарнаев был летчиком. Каждый его полет был искусством и большой лабораторной работой, а многие его полеты были открытиями в науке самолетостроения и шедеврами летного мастерства одновременно.
   Юрию было пятьдесят лет, ему бы летать н летать, столько в нем было энергии, молодого задора, жизнерадостности, что иной юноша мог только позавидовать. Он летал по-чка-ловски и жил по-чкаловски - пока глаза его видели землю, а руки держали штурвал.

<< Корчагин наших дней (6) Планшет на колене>>