Содержание

«ШЛИ со временем»
1947-1997

Восемнадцатый выпуск

Александр Васильевич МАХАЛИН

    Все судьбоносные годы Александра Махалина оканчиваются на 6. Возможно, это помогало ему иногда в пестрой летной службе.
   1946 г. — родился в Москве.
   1956 г. — переход в новую школу, благотворно повлиявший на становление характера. Окончив ее с медалью, поступил в Оренбургское высшее авиационное училище летчиков им. И.С.Полбина,
   1966 г. — первый вылет на реактивном самолете. После летал а полку ВМФ.
   1976 г. — закончил ШЛИ и начал работать на туполевской фирме, освоил 26 типов самолетов.
   1986 г. — присвоен 1-й класс летчика-испытателя.
   1996 г. — год окончания летной карьеры.
   Его летная жизнь насыщенна и богата, правда, Александр Васильевич говорит о ней неохотно, как об очень больном и запрещенном....

   — Декабрь 1974 г. Апогей эпохи, которая будет наречена Застоем. Десять лет после того, как прогнали с трона шалавого Хрущева, и столько же до воцарения суетливого марксиста Горбачева. ...Господи, как изящно и убийственно верно припечатал известную сферу деятельности американский летчик и писатель У.Фолкнер: «Политика — это национальное прибежище подлецов и бездарей!» И как хорошо, что авиация и политика — две вещи несовместные.
   Едва мы прибыли в альма-матер отечественного авиапрома, как изустная молва донесла до нас лучшую байку аэродрома, которая добавляла изрядную порцию бальзама, и без того в достатке пролитого судьбой на наши души: не где-нибудь, а на 25-летнем юбилее ШЛИ один из представителей непилотируемой советской космонавтики (из числа вежливо приглашенных гостей) удумал задеть локтем не что-нибудь, а ценность и целесообразность существования испытательского ремесла; представитель взял да и брякнул тост, в котором недвусмысленно намекалось на второсортность и необязательность профессии летчика-испытателя; мол, спасибо, ребята, за эстафетную палочку технического прогресса, теперь обуйте валенки и, запрокинув головы, восторгайтесь нашими околоземными успехами. Возникло секундное замешательство, а затем поднялся патриарх профессии М.М.Громов и в стиле и манере академика сообщил набившимся в просторный зал «Спутника» сильно внеземным специалистам самой непилотируемой в то время профессии, что посягать на их космическую неповторимость, необходимость, бесценность, необъятность, прогрессивность, бездонность и т.д. никто из причастных к празднику не собирается. Однако в анналах неземных ремесел он что-то не встречал упоминания о том, чтобы какая-нибудь Белка или Стрелка (или их двуногие коллеги) испытали аэроплан и соответственно могли бы судить о величии Дела, на четвертьвековом юбилее которого им оказана честь присутствовать...
   Слушатели Школы 1974 г. набора разнились друг от друга возрастом (самому старшему — 32, самому младшему — 25), армейскими чинами (от старлея до майора), должностями (от замкомандира полка до рядового летчика), родами воспитавшей их авиации (от ПВО до ВМФ), темпераментом, характером, способностями. Единило всех сознание общности главного интереса в этой жизни. Повально азартная учеба и стопроцентное присутствие на всякого рода «семейных», внешкольных ассамблеях, симпозиумах, презентациях и прочих банкетах однозначно указывали на то, что для каждого из нас сложившийся волею судеб коллектив является основным и не было тех резонов, которые вынуждали бы манкировать своими товарищескими обязанностями. Не существовало в продолжение всех восемнадцати месяцев пребывания в ШЛИ групповщины, фракционности и прочей партийной гнили, способной развалить даже сильные команды единомышленников. Назначенно-выбранный староста группы Коля Бугров (а куда ему деться с такой фамилией!) мастерски гнул административно-командную пинию, не поступившись ни разу совестью и не поправ ни одного параграфа внутришкольных инструкций. В поддержании добрососедства с администрацией Коле талантливо споспешествовали неформальные лидеры — Юра Усиков, Саша Спальвиш и близко примыкавший к ним Валя Назарян, «старики» — Слава Белоусов и Слава Мотузяник, а также природные энтузиасты — Валера Беспалов, Гена Братыщенко, Толя Моисеев и Володя Федоров. Под этим мудрым и неусыпным водительством оставшееся без руководящих портфелей «большинство» — Токтар Аубакиров, Витя Букреев, Толя Вуйкив, Паша Коровка, Саша Махалин и Гена Скоромнов — тоже старались не ударить лицом в грязь. Отнюдь не преувеличивая, можно сказать, что морально-политическая атмосфера в нашей слушательской команде создалось весьма здоровой, во всяком случае — вполне летной. Могу признаться, что ни до, ни после мне не доводилось испытывать подобной комфортности ни в одном коллективе...
   Если театр, как учил Станиславский, начинается с вешалки, то Школа летчиков-испытателей для нас началась с детского сада. Вернее, со старого здания Школы, где, по слухам, в какие-то незапамятные времена дислоцировался детский сад. В том здании, где специально для нас разжевывали гранит теоретических испытательских наук, безраздельно царил заместитель начальника Школы по научно-методической работе Олег Георгиевич Константинов — человек привлекательный как имиджем, так и сутью. Если говорить о внешности и манерах, то мне он напоминал актера Кторова — кумира зрителей и кинокритиков. Причем если умозрительно поставить Кторова и Константинова рядом то сравнение было бы не в пользу овеянного славой киноартиста. Что касается педагогических достоинств, то в этом смысле Олег Георгиевич был просто безупречен: кроме превосходной теоретической подготовки, в его активе числилась многолетняя работа летающего ведущего инженера-моториста, и это редкое сочетание делало его лекции по курсу теории испытаний авиационных двигателей увлекательными и запоминающимися. До сих пор в памяти держатся его «фирменные» определения: например, «пожар есть горение предметов, к тому не предназначенных». Со слушателями он держал себя академически отстраненно, что придавало некий студенческий шарм взаимоотношениям. В непродолжительном времени после выпуска всем нам было крайне печально узнать о его трагической гибели...
   Вторым администратором учебно-теоретического процесса в Школе был Николой Иванович Майков. Хлопотливый, добрейшей души человек, он ведал сугубо бюрократическими сферами процедуры нашего обучения: составлял расписание занятий. Дело это требовало великих сил и неунывания, чем Николай Иванович обладал в достаточной мере. Именно он «поставлял» нам «на зубок» корифеев-испытателей, общение с которыми было «забито» в программу; благодаря ему нам посчастливилось «потолковать» с М.М.Громовым, С.Н.Анохиным, А.В.Федотовым, Я.И.Верниковым, Е.С.Соловьевым и другими маститыми испытателями страны. Следует добавить, что сам Н.И.Майков имел звание Героя Советского Союза, которое было ему присвоено в 1943 г., когда он - лейтенант 134-го бомбардировочного полка - являл чудеса мужества и мастерства во фронтовом небе...
   Теоретическое обучение в ШЛИ велось на вполне высоком уровне, а того багажа, которым нас нагрузили школьные преподаватели, хватило навсегда. К сожалению, рассказать обо всех преподавателях и лекторах, вдалбливавших в наши пилотские головы полезные знания, невозможно: только профилирующих дисциплин было без двух двадцать! Но как хранятся в армейском чемодане на антресолях конспекты, исписанные в ШЛИ, так сберегается в сердце благодарность всем преподавателям за науку — всегда!

   Невозможно, повествуя о биографии ШЛИ, не рассказать о главной фигуре учебного процесса — Федоре Ивановиче Бурцеве. Пятнадцать (!) лет возглавлял он Школу летчиков-испытателей, и трудно себе представить, что кто-либо сможет побить этот рекорд. Превосходный летчик-истребитель, выпускник первого набора Школы, замечательный испытатель, перечня работ которого хватило бы на десятерых заслуженных летчиков, Герой Советского Союза, лауреат Государственной премии — всего не перечислишь. И как венец карьеры — восемнадцать (!) выпусков ШЛИ в ранге начальника. Его летный авторитет, мудрость руководителя, безошибочная интуиция в общении с людьми, доступность для подчиненных, непоказное добросердечие и способность конструктивно реагировать на возникающие проблемы — все эта сделало его неповторимым руководителем уникального учебного заведения. Наш курс стол для Федора Ивановича педагогическим дебютом, так сказать, «первым вылетом» — приказ о назначении Ф.И.Бурцева начальником Школы подписан в том же году, что и приказ о зачислении нас слушателями.
   В нашем выпуске все испытывали к Федору Ивановичу неподдельный пиетет. Сказанное отнюдь не означает, что Федор Иванович был «добрым дядей»; в его арсенале хранился достаточный набор жестких методов воздействия, но употреблялись они предельно адекватно.
   Не менее яркой фигурой на школьном Олимпе стоял близкий сподвижник Ф.И.Бурцева Борис Александрович Лопухов. Впечатления, сбереженные на протяжении 20 лет, заставляют меня сказать, что старший штурман Школы являлся адептом несколько иного направления педагогики и в контактах с нами придерживался не буквы, а духа испытанного воспитательного закона: «беречь розги — портить детей». Будучи по складу характера педантом, Борис Александрович не рефлексировал, если наблюдал в очередном обучаемом «топорике» навигационный изъян: «награда» моментально доходила до «героя». Он непостижимым, ему одному ведомым методом интуичил проколы нашего штурманского образования — и в «героях» ходил весь курс, поскольку на спаренных часах по СВЖ, как ни уворачивайся, все равно влетишь под перекрестье. Признаюсь, в конце обучений в ШЛИ мы еще шибче радовались тому, что когда-то пошли в летчики, а не в штурманы, потому как Главный Флагман Всего Воздушного Флота (кем хотел нас видеть Борис Александрович) не получился бы ни из одного из нас. Поставив крест на своих упованиях вложить в летчицкие головы штурманские мозги, старший штурман Школы, думается, не без доброй улыбки вспоминает наш выпуск. Потому что именно 18-й одарил науку самолетовождения новым если не мышлением, то видением: на первой же ознакомительной лекции по СВЖ (зима 1974/75 г.) из уст одного из нас прозвучало нетленное - «а я летал не по ортодромии, а по Украине...»
   Невозможно не вспомнить добрым словом заместителя Ф.И.Бурцева по летной подготовке Александра Харламовича Пантюхина. Строгий и даже суровый с виду, он, обладая огромным летно-методическим опытом, пунктуально вникал s процесс усвоения каждым из нос «альф» и «омег» летно-испытательной роботы, принципиально и где-то даже въедливо добиваясь классической чистоты исполнения всех без исключения полетных режимов. Он, надо признать, как никто другой радел за качество «продукции», выпускаемой Школой.
   Великолепным был инструкторский состав, обтесывавший нос до пристойных испытательских кондиций: М.М.Котельников, О.В.Дружинин, В.И.Кирсанов, В.И.Короткий, Э.В.Каарма, А.И.Фирсов. О каждом можно сказать много и только словами благодарности. Мне же, вкупе с Т.Аубакировым и А.Вуйкивым, повезло, я считаю, больше других — нас курировал Олег Всеволодович Дружинин. Выпускник московской средней авиаспецшколы, столь же фирменного Борисоглебского училища и, естественно, Школы летчиков-испытателей, он в полной мере владел всеми премудростями профессии, и ему было что передавать «юным» неофитом. Высоченный, худой, с энергичными руками, Олег Всеволодович был совершенно неповторим в жесте и движении. К нашему восторгу, был он еще и завзятый книгочей, выдумщик и острослов; слушать его объяснении, летчицкие истории минувших дней, просто рассказы о том о сем — а он являлся неистощимым кладезем всевозможных сведений — было истинным наслаждением. Его манера повествовать завораживало и подталкивала к подражанию, и не один выпуск щеголял дружининскими словечками долгое время после окончании Школы. И, уж конечно, навсегда вошло в лексикон каждого дружининского питомца универсальное «сталбытьсудьба». Однако не его веселый нрав, доброжелательность и контактность создали ему авторитет глубокочтимого профессионала. Он действительно крепко любил свое дело, драпируя это чувство самоиронией и лихим имиджем невозмутимого вольного ковбоя. Отношение его к своей профессии становилось понятным в процессе полетов с ним, оставивших чувство редкого удовольствия и удовлетворения. О педагогических основах деятельности Олега Всеволодовича я не говорю — здесь было все в порядке.
   Если пускаться в воспоминания об аэродромном этапе школьного обучения, то в первую голову следует поклониться механикам, техникам и инженерам всех лиевских отрядов, на самолетах которых нам довелось летать. А учитывая, что полеты Школы начинались, чтобы не мешать взрослым испытателям, в 5 часов утра и продолжались все 5 дней в неделю, то одного поклона маловато будет.
   Могу добавить, что на наш выпуск приходится абсолютный максимум годового налета Школы за все время ее существования.

   Довольно скоро, быстрее, чем это думалось, нашему набору привелось узнать печальную сторону обретаемой профессии. Еще в Школе, летом 1975 г., погиб на МиГ-21 Паша Коровка. Замечательный товарищ, безотказный к любой просьбе, он обладал редкостно доброй душой, что делало его порой беззащитным в обиходных ситуациях. Как и многие из нашего послевоенного поколения, он не имел того счастливого детства, которое анонсировалось с мавзолея, но вырос благодаря высокой цели и собственному упорству здоровым, умным и добрым. Поступил в истребительное училище, успешно его закончил. Много и хорошо летал в полку, который стоял в Польше и о котором он любил рассказывать, вплетая в свои объяснения чудные польские слова. Несмотря на трудности, которые множились из-за того, что часть стояла за пределами Союза, поступил в Школу. Полгода мы проучились вместе с ним. Через месяц после начала школьных полетов — 26 июня 1975 г. — он погиб...
   ...Самый молодой из нашего выпуска Витя Букреев должен был вырасти в выдающегося испытателя: крепкий летчик, расторопный и смышленый, как говорят, с хорошей реакцией, кому, как не ему, было занимать верхние строчки в испытательской табели о рангах. Он хорошо и уверенно летал. В первые же месяцы пребывания в ЛИИ зримо обозначил свои недюжинные способности, ему сголи доверять весьма сложные программы, его, вчерашнего школьника, подключили, например, к интенсивной и непростой работе по отлаживанию систем дозаправки истребителя топливом в воздухе. Но и самых сложных работ ему было мало: он одним из первых на аэродроме прознал о наборе в группу, которая должна была заняться испытаниями советского «Шаттла», и проложил дорогу туда. Исполниться его планам было не суждено — он погиб на взлете. В прямом и переносном смысле: при разбеге на МиГ-25 подломилась передняя наго шасси, машина ударилась носовой частью о бетон, кабина переломилась, порвались коммуникации. Кислород, вырвавшийся из разорванного трубопровода, воспламенился. Летчик оказался в эпицентре огня. Почти неделю в реанимационном отделении Боткинской больницы врачи боролись за жизнь обгоревшего пилота. 22 мая 1977 г. Виктора не стало...
   ...Спустя пять месяцев на полигоне под Иркутском врезался в землю МиГ-27, который пилотировал Толя Вуйкив. В Школе Толя был, пожалуй, самым усидчивым, прилежным и дотошным из нас во всех науках. Обладая неплохим запасом теоретических знаний в любой из авиационных дисциплин, он стремился докопаться до самых неимоверных глубин познаваемого. А еще больше любил летать и делал это обдуманно и педантично чисто. Трудно было представить, что самолет «задаст вопрос», на который Толя не сможет ответить. Такое случилось в сентябре 1977 г.
   ...Невозможно предвычиспить, какими тропами петляет беда и где она намерена пересечь дорогу. Во всяком случае, никак не думалось, что и без того «не красный день календаря» — 22 июня — удвоит для нашего выпуска количество поводов для печальных тостов: в этот день, в 1990 году, погиб Валера Беспалов. В Школе Валера олицетворял качество, которого всем нам зачастую недоставало, — оптимизм. Его никто не видел унылым и «прокисшим», а командирский — отчетливо слышимый на расстоянии прямой видимости — баритон и уверенное «Фигня! Прорвемся!» — добавляли силы и вселяли уверенность, что «он (подлый источник очередной проблемы) сдохнет раньше». Валера обладал не только внушительным голосом, но и внушающими уважение внешними габаритами — кабина истребителя была ему «в самый утык». И, как все очень большие и физически сильные люди, он отличался удивительной сердечностью и вниманием к тем, с кем ему доводилось общаться. Его внеаэродромным увлечением было творчество Владимира Высоцкого, новые песни которого он добывал раньше других и любил (всегда к месту) употребить ту или иную строчку. Летал Валера увлеченно, неутомимо и не без дерзости. Летно-испытательную работу любил самозабвенно и ненасытно. После Школы ему выпало служить в месте, которое традиционно не славилось изобилием нуждающейся в испытаниях продукции, он, демонстрируя свою неуемную энергию, добился скорого перевода в Горький...
   ...Следующий раз беда посетила 18-й выпуск в октябре 1993 г. Умер Юра Усиков. Одиннадцать лет противостоял он недугу, навалившемуся в результате травм, полученных при катапультировании с осатаневшего Су-15. Всего шесть лет испытательной работы было отпущено ему. Обидно мало. Но для меня и для всего нашего выпуска он был и навсегда останется эталоном летчика-испытателя...
   ...Судьба Гены Братыщенко складывалась, по общему мнению, не радужно. Во всяком случае, с того момента, как мы в декабре 1974 г. оказались в одной команде. Не будет большим преувеличением сказать, что жизнь его представляла собой непрестанную череду битв; в чем состояла причина этого — определить сложно. Но, пожалуй, не случайно он еще в мальчишеские годы увлекся боксом, где достиг заметных результатов: ко времени поступления в летное училище имел уровень мастера спорта СССР. Тяга к небу оказалась сильнее жажды схватки, но, оказавшись в авиации, он не переставал быть бойцом. В 1978 он перевелся из Воронежа в Киев, стал много летать, все пошло совсем неплохо. И вдруг — гром среди ясного неба! — весть о том, что в Португалии при тушении лесных пожаров разбился украинский самолет, экипаж погиб, командир экипажа — Геннадий Братыщенко. Июль 1994 г.

   ...Сегодня летными кондициями обладают всего пять человек из из «стартового состава» 18-го выпуска: Владимир Федоров, Гена Скоромнов, Слава Мотузяник, Толя Моисеев и Слава Белоусов — дай им Бог удачи! Остальные пятеро по разным причинам и не без душевных терзаний распрощались с самой лучшей, как мне представляется, земной профессией, профессией летчика-испытателя.
   В городе Самаре «работает» пенсионером наш замечательный староста группы Копя Бугров. Свертывание производства на одном из лучших авиазаводов страны вынудило испытателей Самары искать себе другое занятие...
   Совсем недалеко от Коли, в Нижнем Новгороде, обретался Валя Назарян. После своего ухода из ЛИИ Валя попытал счастья в системе «Аэрофлота», но это оказалось не для летчика-истребителя, тем паче не для летчика-испытателя. Испытателя, который сажал вне аэродрома (!) вертикалку (!) без двигателя (!)...
   В недалеком зарубежье, в городе, который «москали» в свое время величали матерью городов русских, живет «щирый хохол» Саша Спальвиш. Антоновская фирма, горьковский авиазавод; поработать ему довелось разнообразно и много во многих уголках планеты. Слушать его рассказы о закордонных командировках — истинное удовольствие. Трудно сказать — огромное напряжение, с которым он работал, условия, в которые он попадал, или что-то еще, — но что-то повлияло, сердце дало сбой. А от авиационных медиков ничего не скроешь...
   Токтар Аубакиров за всех за нас насобирал пакет «олимпийских» наград: случилось посчитать, какие высоты покорил 18-й выпуск, — у нас есть все. Заслуженный, Герой Союза, первый палубник, космонавт, миговский фирмач — и это все он один. Наш Токтар. И еще — он помощник (или заместитель?) Президента страны. Правда, уже не нашей, а Казахстана.
   Но не могут радовать и не радуют никакие награды, почести и льготы, если все твои полеты - в прошлом.
   Анализируя пройденный путь, нельзя не констатировать, что состояние родной авиации разительно изменилось. Увы, не к лучшему.
   Хочется выразить радостные чувства по поводу того, что Школа была создана и существует по сей день. Очень хочется надеяться, что ей не суждено будет исчезнуть в бедламе реформ.
   Разве есть нужда доказывать нормальным людям, что Россия без авиации, авиация без авиапрома и авиапром без Школы — немыслимы?

А.Махалин
Материал подготовила В.Радишевская