Содержание

ПАРАШЮТ НА ВОЙНЕ

   Тем, кто в условиях мирного времени отвечал за парашютную подготовку летчиков в авиационных частях и соединениях, чуть ли не с первого дня Великой Отечественной войны пришлось много работать в сложных фронтовых условиях. Они продолжали учить молодых летчиков умению покидать самолет в тех случаях, когда спасти его не представлялось возможности: из горящих самолетов или получивших сильные повреждения в воздухе. Словом, шла постоянная и напряженная борьба за спасение жизни летчиков в воздушных боях.
   Кроме того, многим работникам парашютной службы пришлось заниматься подготовкой многочисленных групп для выброски с парашютами в тыл противника. Это была нелегкая работа. Мне, как начальнику парашютной службы ВВС Южного фронта, приходилось лично заниматься ею.
   ...Март 1942 года. По всем признакам противник готовил здесь большую наступательную операцию: он сосредоточивал танковые, механизированные, пехотные соединения, а также авиацию для нанесения удара по войскам нашего фронта. Командование фронта, чтобы получить достоверную информацию, готовило и разведывательные группы, которые необходимо было сбрасывать в тылу противника на парашютах. Местом их сбора и отправки стал аэродром вблизи Ворошиловграда. О том, как шла работа по подготовке таких групп к десантированию на парашютах, хочется рассказать хотя бы коротко.
   Круглосуточно находясь на аэродроме, инструкторы уточняли место выброски, количество грузов и т. д. Через диспетчера заказывали необходимое число самолетов, инструктировали товарищей, направляющихся в тыл врага, объясняли, как надевать парашют, закреплять груз, отделяться от самолета, вести себя в воздухе, приземляться.
   Прибывавшие иногда привозили свои парашюты. При осмотре часто обнаруживалось, что они уложены небрежно или давно. Все приходилось делать заново. Хуже обстояло дело с грузами. Тара была переполнена, загружена до предела в самых невероятных сочетаниях: бруски тола лежали вместе с взрывателями, термитными и дымовыми шашками, патроны россыпью — вместе с сухарями и консервными банками. Следили за тем, чтобы разведчики крепче привязывали головные уборы.
   Эти и десятки других «мелочей» нужно было предусмотреть, снаряжая товарищей, отправлявшихся в тыл врага. Летели ведь не домой, а на территорию, где ждала опасная, трудная работа.
   Около сорока лет минуло с тех пор, а не перестаю поражаться непостижимому мужеству этих людей: едва узнав, как надо надевать парашют и отделяться от самолета, они, до того не только не прыгавшие с парашютом, но, может, и не летавшие на самолете, смело поднимались по трапу, чтобы через час или полтора нырнуть в черную бездну...
   Надо!
   Надо для победы!
   Иногда в самолет погружали несколько групп парашютистов. Численность каждой группы могла быть не более семи человек. Значит, увеличивалось число точек на земле, которые надо было найти. Но бывало, что в целях конспирации нашими пассажирами было всего два-три человека.
   Взлетали мы еще засветло и, набрав высоту четыре—пять тысяч метров, переваливали через линию фронта. Не раз попадали в мертвенно-белые лучи прожекторов противника. В густой темноте южной ночи отчетливо просматривались трассирующие снаряды зенитной артиллерии. Иногда казалось, что зенитки бьют именно по тебе, хотя на самом деле истинный путь снаряда проходил или выше или ниже. Настоящих попаданий было сравнительно немного и не в каждом полете.
   Однажды, облюбовав приличную площадку, близко расположенную от нашей точки, мы зашли на прямую и сбавили газ. Моторы звучали приглушенно, из коллектора патрубков выбивались длинные языки пламени. И вдруг внизу вспыхнули прожекторы. Оказалось, мы вышли к действующему ночному аэродрому противника. Фашисты открыли огонь. Небо светилось разноцветными ракетами, сотни трассирующих нитей потянулись к самолету. Закладывая крутые виражи, поспешили убраться. Как видно, враг не ждал нас у себя в глубоком тылу, поэтому огонь его был не особенно точен, хотя мы и привезли несколько пробоин.
   Не всегда в кромешной тьме с ходу удавалось найти точку, над которой надлежало выбросить парашютистов. Напрягая до боли глаза, сличали полетную карту с местностью, плывущей под нами, и, уловив похожие очертания, характерные признаки далекой земли, закладывали широкий круг, еще и еще раз проверяли, не ошиблись ли. Только тогда давали команду «Приготовиться».
   Парашютисты вставали и подходили к двери. Каждый из них подавал инструктору длинную толстую веревку с карабином на конце. Другой конец был привязан к вытяжному кольцу парашюта. Проследив весь путь этой веревки — нет ли петель, не провисает ли, не закручивается, — он цеплял карабин за толстый металлический трос, протянутый по всей длине фюзеляжа. Для чего это делалось? Многие, если не большинство десантников, прыгали впервые в жизни, и фал должен был обеспечить принудительное раскрытие парашюта.
   Всегда тяжело выпускать человека в первый прыжок без подготовки. Инструктор старался ободрить каждого. Говорил: «До скорой встречи... Ждем на аэродроме». Дружески хлопал по плечу. Поправлял и без того правильно надетый парашют. Десантники, с которыми потом довелось встретиться вновь, рассказывали, что это им очень помогало в те минуты.
   Сама выброска парашютистов занимала несколько секунд. Если с группой был груз в виде упакованного мешка, начиненного всякими снаряжениями, то он следовал вниз первым.
   Бывали и курьезы.
   Выбрасывалась как-то группа из семи человек. Прыгающий последним здоровенный детина вдруг развернулся на сто восемьдесят градусов и на прощание протянул мне правую руку. Я подал свою. Каково же было мне, когда он, словно тисками сжав мою ладонь и не выпуская ее, вывалился за борт самолета. Невольно шагнул вслед за ним, но успел упереться правой ногой в борт фюзеляжа, а левой — ухватиться за металлический трос. Чуть не выдернув руку из сустава, парашютист все же отпустил меня. После этого происшествия стал для страховки привязываться фалой к подвесной системе парашюта.
   Закончив выброску грузов и парашютистов, инструктор втаскивал внутрь вытяжные фалы, отцеплял свою страховку и закрывал дверь. Затем шел в пилотскую кабину, откуда был хороший обзор, и считал раскрывшиеся белые купола, хорошо видные в ночной темноте. Если счет сходился — все было в порядке. За нашу практику не было случая, когда оставили самолет, скажем, пять человек, а белых куполов насчитывали только четыре.
   Организуя все новые и новые опорные базы, представители штаба партизанского движения сосредоточили у нас большое число людей, в основном шахтеров и железнодорожников — жителей Донбасса. Дело свое эти люди знали. Оружие у них было отлажено отлично. Боеприпасов набирали столько, что места для продовольствия не оставалось. Прыгали донбассовцы смело. Но чём больше мы забрасывали людей в тыл к гитлеровцам, тем... больше их скапливалось на нашем аэродроме. Дело в том, что пересекать линию фронта на самолете было быстрее и безопаснее, чем «по зеленой», как говорили разведчики из сухопутных войск.
   Однажды была поставлена задача доставить десант в точку, которая отстояла от линии фронта более чем на 800 километров. Пришлось заявить, что ничего не выйдет.
   — Почему?— последовал вопрос.
   — Потому что Ли-2 имеет скорость двести двадцать километров в час. Значит, на такой полет с возвращением домой потребуется минимум восемь часов. А при прохождении линии фронта потребуется еще дополнительное время на набор высоты. А ночь сейчас длится всего четыре-пять часов. На обратном пути самолет собьют.
   Был ряд и других неурядиц. Написал рапорт командующему ВВС Южного фронта, где изложил предложения по улучшению организации отправки в тыл спецгрупп. Это было весной 1943 года. Вернувшись как-то на аэродром после длительного полета, увидел около здания адъютанта командующего.
   — Поехали! — сказал он мне.
   Заседание Военного совета Южного фронта открыл командующий фронтом Р. Я. Малиновский и сразу спросил у командующего ВВС генерала К. А. Вершинина:
   — Кто будет докладывать?
   — Майор Кайтанов, — последовал ответ.
   По возможности кратко и обстоятельно доложил ту обстановку, которая сложилась на аэродроме, и свои соображения по улучшению дела. Видимо, приведенные факты убедили командование: почти все предложения были приняты и работа пошла организованно.
   Как-то на аэродроме появился высокий, немного сутуловатый человек в костюме полувоенного покроя. На его френче поблескивали орден Ленина и значок депутата Верховного Совета СССР.
   — Кто это? — полушепотом поинтересовался у председателя из разведуправления фронта.
   — Неужели не узнаешь? Да это же Демьян Сергеевич Коротченко, секретарь ЦК ВКП(б) Украины.
   Через несколько минут увидел, как приезжий крепко пожимал руки шахтерам, отправляющимся в тыл врага. Коротченко знала вся Украина, знала, как доступного и душевного человека, стойкого и самоотверженного большевика и незаурядного руководителя. Оказывается, вот кто был «товарищ Демьян». И вдруг через какое-то время узнаю, что меня вызывают к нему.
   Вхожу в небольшую комнату, где стоял некрашеный стол и несколько стульев вдоль стены. Демьян Сергеевич сразу же предложил сесть, расспросил, как идут дела. Затем доверительно сказал:
   — Надо одного человека доставить в район Херсона. Это очень важно для нас. Вся беда в том, что этот человек уже не молод и у него пошаливает сердце.
   Ответил, что все зависит от этого товарища, пусть он приедет на аэродром, мы «покатаем» его на самолете, а потом он сам решит, сможет или нет выдержать длительный полет, да еще прыгнуть с парашютом.
   На другой день товарищ прибыл. Это был действительно уже немолодой человек. Поднял его на самолете Р-5, сделал несколько больших кругов над аэродромом и два раза немного приподнял нос самолета, имитируя небольшую горку. При этом внимательно глядел на него в небольшое круглое зеркало, укрепленное на стойке центроплана. Видя, как посерело лицо пассажиpa, поскорее пошел на посадку. Подрулив к стоянке, помог ему выбраться из кабины.
   — Ну как?
   Не говоря ни слова, мужчина показал рукой на сердце. Все было понятно. Позже мне стало известно, что этого человека все же отправили под Херсон, но на подводной лодке. Видимо, очень нужен был этот человек в тылу врага.
   Для отправки за линию фронта привозили всяких людей. Были и почтенного возраста, были совсем молодые. Ничуть не удивился, увидев однажды в аэродромном здании молодых мужчин, одетых в новенькую форму немецких офицеров. Как-то привезли настоящего священника — при всех его атрибутах. Увидя, как, сидя в комнате, он лениво ковыряет ножом в консервной банке, сказал: «Не худо бы, батюшка, принять для аппетита». Нисколько не смутившись, служитель культа ответил: «Буду вам весьма благодарен». Налил ему добрых полстакана чистого спирта из алюминиевой фляги. Не разбавляя спирт водой, мой гость сходу принял внутрь напиток и бодро начал закусывать. Прыжок с парашютом «батюшка» выполнил хорошо. Однако где он работал и что делал, я тоже так и не узнал.
   Однажды довелось отправлять в тыл врага даже гармониста. Пришлось немало повозиться, закрепляя гармонь на подвесной системе парашюта так, чтобы она не поломалась во время приземления.
   Вот такую работу выполнял наш маленький, но дружный коллектив. Одним из укладчиков парашютов работал семнадцатилетний Иван Чернец, воспитанник местного аэроклуба. К нам он пришел весной 1942 года. По всему видно было, что не мало хлебнул беды, пока добрался до аэродрома.
   — Возьмите меня, товарищ майор, к себе, — попросил он. — Ведь я тоже к авиации отношение имею. В аэроклубе здесь учился. Парашютное дело знаю. Четыре раза прыгал. Возьмите, не подведу!
   Посоветовавшись с начальством, зачислил пришельца в нашу команду. И не пожалел. Иван стал хорошим помощником. Только не раз замечал, какими тоскливыми становились у него глаза, когда садился в самолет.
   Однажды спросил:
   — Летать хочешь?
   — Ни о чем больше не думаю! — признался парень.— По гроб буду вам благодарен, если в летное училище отправите.
   — Ну о гробах говорить рано. А вот в училище тебе, Иван, прямая дорога. Может, еще Золотую Звезду заработаешь?
   Забегая вперед, скажу, что Чернец через несколько месяцев стал летчиком-штурмовиком. Хорошо воевал на Кубани и, действительно, был удостоен высокого звания Героя Советского Союза. Прошел всю войну. Несколько раз был ранен, но снова становился в строй. Командовал эскадрильей. В 1948 году по болезни был демобилизован. Заочно окончил литературный институт имени М. Горького. Издал несколько книг, стал членом Союза советских писателей.
   Вот ведь как складываются судьбы людей!
   Напряженная работа была в августе 1942 года.
   Однажды получили приказ командования срочно подготовить сто восемьдесят парашютно-десантных мягких мешков для грузов. Всех, кто только мог работать из батальона аэродромного обслуживания, пришлось привлечь к их изготовлению. Каждый такой мешок вмещал в себя около ста килограммов груза, имел специальную жесткую раму, за которую подвешивался к балкам бомбодержателей. Во второй половине дня прибыла авиационная дивизия ночных бомбардировщиков Р-5. Подвесили по четыре мешка под каждый самолет. Собрав летный состав, кратко проинструктировали, как надо действовать над расположением наших войск, ждущих грузы.
   Под покровом ночной темноты самолеты взлетели и пошли на выполнение задания. Утром из штаба пришло сообщение, что весь груз доставлен по назначению.
   Сравнительная близость к линии фронта позволила нам использовать кроме тяжелых транспортных Ли-2 также хорошо зарекомендовавшие себя Р-5 и У-2.
   Не всегда все шло удачно. Были и издержки. Неприятный случай произошел около Пятигорска. По замыслу группу надо было выбросить у подножия горы Машук со стороны, противоположной городу. Склон горы довольно пологий, и мы наметили точку приземления на уровне знаменитого Пятигорского провала, только южнее на три—пять километров. Зашли со стороны вражеского тыла и пролетели параллельно железной дороге Минеральные Воды — Кисловодск. На высоте шестьсот—семьсот метров от склона горы Машук самолет шел, имея вправо от себя возвышающуюся макушку горы. Такое соседство в ночном полете не вызывало положительных эмоций. Город Пятигорск был закрыт массивом горы, только впереди просматривались низенькие строения Горячеводска и извивы петель реки Подкумок. Выбросив группу и снизив самолет, увидели вспыхивающие светлячки выстрелов. Случилось что-то непредвиденное.
   На аэродроме представитель разведуправления молча выслушал мой рассказ и сразу же уехал. Позже оказалось, что радист группы сразу не сумел передать сообщение о том, что в месте выброски идет бой с фашистами. Группе был дан приказ точно установить местонахождение узла сопротивления и затем скрытно отойти в ближайшие населенные пункты, где замаскироваться и ждать указаний. Группа это задание выполнила. С рассветом звено пикирующих бомбардировщиков вылетело и снайперскими попаданиями разрушило крупный узел связи, который враг незадолго до этого построил у подножия горы Машук.
   Конечно, и враг в годы войны в немалом количестве забрасывал своих разведчиков и диверсантов в наши тылы.
   Как-то пришлось срочно вылететь в район Махачкалы, где на рассвете волнами к берегу прибило четырнадцать трупов парашютистов противника. Очевидно, экипаж самолета не точно определил место выброски, и вся группа оказалась в море. Не имея спасательных плавающих средств, фашистские парашютисты утонули недалеко от берега.
   В мою задачу входило определить тип парашюта, его размеры, снаряжение парашютистов, методы крепления грузов и другие специальные вопросы.
   Ничего особого в снаряжении утонувших десантников не было, но парашют заслуживал внимания. По площади он был больше тех, которые для этих же целей использовали мы, следовательно, приземление шло на меньшей скорости, что снижало травматизм и давало возможность брать больше груза.

   ...Сталинградская битва подходила к своему победному завершению. Опасаясь быть отрезанным от своих тылов, под нарастающими ударами наших войск враг стал откатываться от предгорий Кавказа. Вскоре штаб 4-й воздушной армии обосновался недалеко от Краснодара. С аэродрома вблизи станицы Пашковской наши летчики продолжали активно летать в глубокий тыл противника. Много полетов пришлось выполнить в Крым, куда доставляли оружие, боеприпасы для партизан, действовавших там еще с осени 1941 года. Кубанские партизаны, находившиеся в плавнях, также обеспечивались всем необходимым по воздуху.
   Весной 1943 года над Кубанью развернулось крупнейшее воздушное сражение, вошедшее в историю Великой Отечественной войны. К апрелю противник сосредоточил на аэродромах Крыма и Тамани около тысячи самолетов своего 4-го воздушного флота. Более половины составляли бомбардировщики, более четверти — истребители. Кроме того, противник мог использовать бомбардировщики, находившиеся в Донбассе и на юге Украины. Чтобы противостоять этой армаде, советское командование создало авиационную группу, состоящую из 4-й и 5-й воздушных армий, а также авиации Черноморского флота. Для руководства этой группой был создан специальный штаб. Командующим воздушными силами был назначен генерал К. А. Вершинин.
   Около двух месяцев продолжалась грандиозная воздушная битва.
   Прилетевший к нам на аэродром в начале мая капитан, крепко сложенный, с волевым лицом и орденом Ленина на груди, рассказал, что воздушные бои иногда идут часами: бывали дни, когда наши летчики сбивали до семидесяти самолетов. Это был А. И. Покрышкин, будущий трижды Герой Советского Союза, прославленный летчик и командир авиасоединения. Меня, как ответственного за парашютную подготовку летчиков, интересовал «свой» вопрос. И я попросил гостя рассказать, много ли случалось у них в части вынужденных прыжков с парашютом. А. И. Покрышкин рассказал о печальном эпизоде, который произошел с известным в то время воздушным бойцом.
   Оторвавшись от группы истребителей и возвращаясь обратно к месту боя, говорил А. И. Покрышкин, летчик был неожиданно атакован вражескими машинами. Самолет из-за повреждения потерял управление. Летчику пришлось выпрыгнуть с парашютом. Но сделал он это не очень грамотно: при отделении от самолета встречным потоком воздуха его отбросило к хвостовому оперению и ударило ногами. Успев лишь дернуть кольцо, летчик потерял сознание. Очнулся через сутки в палате полевого госпиталя... без ноги.
   Случаев, когда прыгающий ударялся о хвостовое оперение отечественных самолетов, было не так уж много, продолжал Александр Иванович. Конструкции наших самолетов до минимума сводили возможность столкновения с хвостовым оперением. А вот американский истребитель «Аэрокобра», в общем-то довольно хороший по своим боевым качествам, приобрел печальную известность тем, что столкновений летчиков со стабилизатором было много. Среди летавших на «кобрах» даже утвердилось ироническое мнение, что этот самолет мстит тому, кто его покидает в воздухе. Увы, это было именно так. Многие летчики, покинувшие «кобру» в аварийной ситуации, выходили из строя в результате травм ног, полученных от удара о стабилизатор. Происходило это потому, что при отделении от кабины самолета верхняя половина тела шла вниз, ноги начинали скользить по нижнему овальному вырезу проема дверцы, завихрениями воздуха поднимались вверх и ударялись о переднюю кромку стабилизатора. Во избежание удара нужно было очень быстро подтянуть ноги к туловищу. Кто этого сделать не успевал, обязательно сталкивался с передней жесткой кромкой стабилизатора и получал травмы. Приземляясь с поврежденной одной или двумя ногами, летчик травмировался дополнительно.
   И до войны, во время ее, и после каждый удачный и неудачный случай спасения летчика на парашюте мы тщательно анализировали, сопоставляли, отмечали правильные и неправильные действия прыгающего с тем, чтобы полнее воссоздать картину прыжка, выбирая то, что было полезно, отбрасывая то, что не приносило пользы. Все наши усилия были направлены только к одному: как можно лучше научить летный состав применять парашют в случае вынужденного покидания самолета.

   Еще в самом начале введения спасательных парашютов был рекомендован так называемый метод срыва. Это самый первый, самый старый метод оставления самолета. Во времена, когда скорость полета самолетов была мала, он оправдывал себя, но по мере увеличения скорости полета становился все более опасным из-за возможности удара и зацепления за хвостовое оперение самолета. Но велика была сила инерции, и из-за простоты прыжка метод еще долго применялся на практике.
   В годы Великой Отечественной войны метод срыва использовался довольно часто, как с положительными, так и с отрицательными результатами. Но два случая хочу привести как примеры героических действий летчиков в сложной аварийной ситуации.
   ...2 августа 1942 года под Ленинградом за четыре боевых вылета А. Плеханов сбил два «юнкерса». На пятом вылете — снова воздушный бой. Два наших самолета получили повреждения и вышли из строя. Оставшись вдвоем с ведомым, Плеханов продолжал сражаться. Только он успел отогнать огнем своего самолета вражеский истребитель и тем спасти товарища, как со стороны солнца на него свалилось два «мессершмитта». В кабину самолета попал разрывной снаряд. Приборная доска — разбита. Ручка управления болтается во все стороны. Тяги рулей управления повреждены. Правая рука по локоть срезана осколком снаряда. Левая тоже ранена. В глазах туман. Самолет над позицией противника, но летит со снижением в сторону наших войск. Надо прыгать. Летчик аварийно сбросил фонарь и хотел ногами встать на сиденье, но не смог. Тогда левой рукой поднес вытяжное кольцо ко рту и зубами выдернул его. Через мгновение поток воздуха вытащил Плеханова из кабины. Без сознания упал на землю. Тут же подбежали наши пехотинцы. Парашют не подвел. После длительного лечения А. Плеханов без одной руки продолжал службу в рядах Советской Армии.
   Герой Советского Союза Иван Холодов в паре с Аркадием Макаровым и Герой Советского Союза Андрей Бакланов в паре с Николаем Ковалем на Як-1 прикрывали боевые порядки наземных частей. В районе цели на высоте 500—700 метров они встретили шесть вражеских Ме-109 и четыре ФВ-190. Это, очевидно, была группа расчистки воздушного пространства. Значит, следовало ожидать скорого появления их бомбардировщиков. Гвардейцы вступили в неравный бой. Используя численное превосходство, фашисты набрасывались на четверку отважных летчиков то с одной, то с другой стороны. Одному фашисту удалось зайти в хвост машине Макарова. Холодов поспешил на выручку товарищу, открыв по врагу огонь с дальней дистанции. Но боезапас иссяк. Гитлеровец упорно продолжал атаковать Макарова, стремясь во что бы то ни стало уничтожить советский самолет. Чувство товарищества подсказало Холодову самое верное решение — таранить. Краснозвездный «як» прибавил скорость, сблизился вплотную с фашистом и ударил его левой плоскостью по хвосту. Протараненный самолет пошел к земле. От удара у самолета Холодова отвалилась плоскость, и неуправляемая машина свалилась в штопор. Летчику грозила гибель. Нужно покинуть самолет. Но сделать это было не просто: центробежная сила крепко прижала тело к сиденью. Последующие попытки покинуть кабину также не увенчались успехом.
   Оставался последний шанс. Будучи начальником парашютно-десантной службы полка, Холодов когда-то учил молодых летчиков правилам вынужденного покидания самолета. Он им тогда говорил: «В критический момент, когда почему-либо невозможно нормально покинуть самолет, летчик обязан применить покидание машины методом срыва. Для этого нужно выставить ранец за борт, выдернуть кольцо. Парашют, раскрываясь, вырвет летчика из кабины».
   Холодов мгновенно выполнил инструкцию и через долю секунды почувствовал, как тело свободно повисло в воздухе. Оглядевшись вокруг, заметил, что ФВ-190 заходит в атаку на него. Капитан Холодов, в прошлом спортсмен-парашютист, потянул часть строп на себя и быстро заскользил к земле. Это спасло его — очередь фашиста прошла мимо.
   Летчики одноместных самолетов в годы войны широко использовали метод самовыбрасывания. Он не требовал значительных затрат физических усилий на вылезание и оставление кабины — отделение от нее происходило за счет инерционных сил летящего самолета. Для этого летчик набирал повышенную скорость за счет увеличения оборотов мотора или за счет потери высоты и, приготовившись к отделению, энергичным движением ручки управления от себя изменял направление движения самолета. Возникающие при этом большие инерционные силы выбрасывали его из кабины.
   На одноместных самолетах применялся и метод перевернутого полета. Он был возможен, если самолет не потерял управления. Приняв решение об оставлении самолета, пилот на средней скорости проделывал необходимую подготовку (перекрывал бензокраны, отстегивал ремни, открывал или аварийно сбрасывал фонарь), затем переворачивал самолет на спину и вываливался из кабины, принимая меры к тому, чтобы не зацепиться за ее агрегаты и борта.

   В воздушных сражениях наши летчики показали многочисленные примеры высокого мужества, мастерства, взаимной выручки. Благополучное отделение от самолета — еще не спасение. Отделившись от самолета, нужно было живым достигнуть земли, без травм приземлиться, скрыться от противника, добраться до своей части (нередко через линию фронта). Экипажи, когда видели вынужденный прыжок, всегда следили за парашютистом, делали все, чтобы выручить его из беды.
   Во время войны стало правилом охрана другими экипажами своего самолета, когда он, поврежденный, выходил из боя и тянул на свой аэродром или шел на вынужденную посадку. Даже после того, как вынужденная посадка была совершена, экипажи других самолетов своим огнем помогали потерпевшему аварию отбиться от врагов, скрыться в лесу, указывали направление отхода, а если позволяли местность и условия — производили посадку вблизи вынужденно севшего самолета или парашютиста, забирали людей и взлетали — нередко под огнем противника.
   Начало этой традиции — в боях на Халхин-Голе. Именно там произошел случай, который получил широкий отклик не только в нашей, но и в зарубежной печати.
   Во время воздушного боя с японскими самураями был сбит командир авиаполка В. Забалуев. Обстановка сложилась так, что продолжать полет было невозможно. Машина горела, высота катастрофически падала. Пришлось воспользоваться спасательным парашютом и приземлиться в тылу врага.
   Летчик С. Грицевец видел, куда приземлился его командир, и решил во что бы то ни стало спасти его. Рискуя поломать машину на неподготовленной площадке и тоже оказаться в тылу врага, он приземлился на своем истребителе около В. Забалуева, посадил его за бронеспинку своего самолета, взлетел и благополучно добрался до своего аэродрома. За спасение командира в сложнейшей обстановке С. Грицевец в числе первых был удостоен второй Золотой Звезды Героя Советского Союза.
   Случай, когда пришлось садиться не одному, а сразу трем самолетам, произошел в июльские дни 1942 года на Кубани. Пять самолетов И-16 под командованием капитана Орлова штурмовали вражескую автоколонну. Уже под конец штурмовки на самолете Аввакумова был поврежден мотор. Летчик вынужденно приземлился километрах в двух от разбитой им автоколонны. Капитан Орлов посадил свою машину около самолета Аввакумова. Не снимая парашюта, Аввакумов пытался втиснуться в узкое пространство за бронеспинкой самолета Орлова и задел впопыхах ногой выключатель зажигания. Мотор остановился. Без автостартера запустить мотор И-16 нельзя. Теперь уже два летчика попали в беду. Положение казалось безвыходным. Смерть или плен. Вдруг видят: рядом с ними приземлился самолет капитана Сидорова. Усадив на пирамиду шасси Орлова и привязав его ремнем, Сидоров взлетел. Через несколько минут садится самолет капитана Железнова и так же, на пирамиде шасси, увозит Аввакумова, который до этого успел поджечь два остающихся на земле самолета. Пятый летчик, Алексеев, все это время огнем своего истребителя преграждал путь фашистам, стремившимся взять в плен наших летчиков. Взлетевшие самолеты с «пассажирами» благополучно долетели до своего аэродрома.
   Еще более удивительный случай произошел во время штурмовки переправы через Дон, возле Ростова. У командира штурмующей группы И. Глухих вышел из строя мотор. Не выпуская шасси, он посадил машину на фюзеляж. Через несколько секунд вылез из кабины и помахал своим руками — жив, мол. Вражеские мотоциклисты, переправившиеся через Дон, устремились к месту посадки самолета, зная, что летчику деваться некуда — кругом ровная степь. Но мотоциклисты не доехали до машины — их расстреляли с воздуха.
   Летчик Луганский посадил свой самолет недалеко от Глухих, и тот побежал к нему. В тяжелом меховом комбинезоне, в унтах, с парашютом он, пытаясь забраться за спину пилота, опять-таки, как и в случае с Аввакумовым, ногой выключил мотор. Боевые товарищи кружили над потерпевшими, обстреливая противника. Видя неладное, летчик В. Козлов пошел на снижение, приземлился недалеко от однополчан. Но как разместить двоих «пассажиров» на одноместном истребителе? Заспорили. Глухих предложил Луганскому лететь, говоря, что во всем виноват он. Тот не согласился. Спор решил Козлов, знаками показав на шасси.
   Крепко привязавшись к стойке шасси парашютными лямками, «пассажиры» с волнением ждали взлета. Самолет тяжело прыгал на кочках, долго разбегался и все же оторвался от земли. Помогло то, что боекомплект и горючее были на исходе. На малой высоте и с небольшой скоростью в сопровождении остальных самолетов, которые прикрывали от возможных атак противника, Козлов дотянул до аэродрома и с большой осторожностью приземлился. Двое спасенных на одном маленьком истребителе! Такого еще не бывало в истории нашей авиации.
   Трудный и сложный случай спасения попавших в беду летчиков произошел в июне 1943 года. Было спасено сразу семь человек — экипаж четырехмоторного тяжелого бомбардировщика, который ночью бомбил вражеские объекты в глубоком тылу врага.
   Уже после выполнения задания этот самолет был обстрелян огнем зенитной артиллерии и загорелся. Пламя, раздуваемое ветром от винтов, ярко освещало воздушный корабль, идущий со снижением. Каждую секунду мог произойти взрыв. Вдруг один за другим стали отделяться парашютисты. Это командир подал команду оставить корабль. Семь куполов повисло в воздухе. Находившийся в этом районе наш двухмоторный самолет, экипаж которого выполнял особое задание, включив посадочные фары, сделал круг над опускающимися парашютистами и, рискуя сломать шасси, сел на большое кукурузное поле. Отбитые винтами початки застучали по крыльям и фюзеляжу самолета.
   Подавая сигналы ракетами, экипаж севшего самолета долго ждал пострадавших. Среди тех двое были тяжело ранены и их несли на парашютах здоровые члены экипажа. Приняв всех на борт, летчик двухмоторного самолета В. М. Безбоков благополучно взлетел. За этот боевой подвиг он был награжден орденом Красного Знамени.
   Приземлиться или покинуть самолет с парашютом у себя «дома» удавалось не всегда. Было много вынужденных посадок подбитых самолетов вблизи передовой линии фронта, на нейтральной полосе. Парашютистов, покинувших самолет над своей территорией, ветром сносило к линии фронта. Во всех случаях наземные стрелки, артиллеристы, танкисты вступали в бой с врагом, не медля ни минуты, приходили на помощь.
   Летчик Сенченко, опускаясь на поврежденном парашюте, на большой скорости упал на землю и от удара потерял сознание. Полоса была нейтральная. Когда очнулся, увидел, что к нему приближается наш танк, а другой танк ведет пулеметный огонь по залегшим невдалеке гитлеровцам. Пока летчик соображал что к чему, танк наехал на купол парашюта, танкисты через нижний люк зацепили парашют крюком, и танк дал задний ход. Так и отбуксировали Сенченко в безопасное место.
   Боевые действия авиации проходили и на больших расстояниях от берегов. Выбросившихся с парашютом летчиков подбирали экипажи боевых кораблей, катеров и других судов. Был случай, когда летчика спасла подводная лодка.
   В январе 1943 года летчик Н. Аверкин в воздушном бою был сбит и приводнился на парашюте вдали от берега. В течение нескольких часов он находился на воде, поддерживаемый спасательным жилетом. Когда силы были на исходе и летчик начал терять сознание от переохлаждения, рядом с ним всплыла наша подводная лодка. В лодке летчика обсушили, напоили горячим чаем и затем высадили на берег. Утром следующего дня Н. Аверкин прибыл в свою часть, которая находилась в Адлере.
   Бывало и так, что из-за полученных тяжелых ранений штурмана, радиста или другого члена экипажа, которые находились в бессознательном состоянии и не могли выполнить прыжок, летчики, несмотря на грозившую смертельную опасность, вели самолет на вынужденную посадку, рискуя сгореть в воздухе от взрыва бензобаков или же разбиться при приземлении самолета на неподготовленную площадку.
   Сколько их было таких случаев, когда летчик в горящем обмундировании, посадив свой самолет, выскакивал из своей кабины и бросался вытаскивать находящегося без сознания на своем рабочем месте другого члена экипажа. Сколько было и таких случаев, когда другие члены экипажа с опасностью для жизни, разламывая заклинившийся фонарь кабины, вытаскивали летчика, потерявшего сознание или придавленного деформированными частями самолета. Все это делалось во имя боевого товарищества, во имя выполнения воинского долга, ярко проявлявшегося в тяжелой боевой обстановке. Об этом очень хорошо написал поэт А. Твардовский:

У летчиков наших такая порука,
Такое заветное правило есть:
Врага уничтожить — большая заслуга,
Но друга спасти — это высшая честь!

   Боевые действия в воздухе Испании, над Хасаном, Халхин-Голом показали, что вынужденные прыжки с парашютом обязательно должны быть с задержкой раскрытия. В любом случае нужно быстрее покинуть зону воздушного боя, затеряться в воздушном пространстве, уйти из поля зрения вражеских истребителей. Задержка раскрытия парашюта при прыжке с любых типов самолетов, если высота достаточна, дает большую гарантию на успех. В случае пожара, столкновения самолетов, разрушений и так далее раннее раскрытие парашюта грозит опасностью для жизни.
   На моих глазах произошло печальное происшествие. Горящий двухмоторный бомбардировщик с огромным шлейфом огня и дыма, тянувшимся за хвостом, шел на высоте около восьмисот метров. Вдруг из заднего нижнего люка отделился маленький комочек и вслед за ним взметнулся белый купол парашюта, тут же попавший в огненную струю. Ведь пятисекундная задержка раскрытия парашюта спасла бы ему жизнь.
   И вот другой вынужденный прыжок с парашютом, совершенный в очень тяжелых условиях, когда умение, воля и выдержка сохранили жизнь летчику.
   Шесть самолетов Як-1 прикрывали район действия наших войск. Неожиданно в воздухе появилась большая группа вражеских «фоккеров». Командир подал команду «В атаку». В ходе воздушного боя А. Н. Чаленко сбил один «фоккер». Через несколько минут ему удалось вогнать в землю и второй самолет врага. Однако на его машине были перебиты тяги управления. Из-под приборной доски вырвалось пламя. На летчике стал гореть пропитанный бензином комбинезон. На высоте около двух тысяч метров он решил покинуть самолет. При отделении зацепился за борт кабины парашютом. Напрягая все силы, ногами он все же оттолкнулся от самолета.
   Наблюдавшие с земли видели, как стремительно падали два огненных факела — большой и маленький, самолет и человек. На Чаленко горело обмундирование, но сознание подсказало ему: «Надо затянуть прыжок. Сбить пламя». Тело нестерпимо жгло. Шла борьба между разумом и инстинктом самосохранения. «Дерни за кольцо», — кричала каждая клетка. «Нет, — подсказывал разум, — ты сгоришь! Затягивай прыжок». Рука замерла на кольце, повинуясь воле. Победил здравый смысл. Мощный поток встречного воздуха сбил пламя, и тогда летчик с силой дернул вытяжное кольцо. Через мгновение раскрылся купол парашюта, и Чаленко благополучно приземлился. После излечения А. Н. Чаленко до конца войны продолжал сражаться в небе с фашистами.
   Фашистские летчики охотились на медленно опускающихся парашютистов и расстреливали их в воздухе. С первых же дней Великой Отечественной войны они делали это гнусное дело систематически, считая, что убить боевого летчика — значит, лишить противника активного воздушного бойца, на подготовку которого нужно много времени.
   Попасть из бортового оружия в купол парашюта дело не сложное. Наши воздушные снайперы с высоты 400—600 метров на пикировании с одного-двух выстрелов поджигали стандартную бензиновую бочку, лежащую на земле. Но попадание в купол парашюта из пулемета не представляет опасности для парашютиста. Отверстия от пуль не влияют на скорость снижения парашютиста. Перебитые пулями стропы в разных сторонах — тоже не очень опасно. А вот перебитые одна или две лямки подвесной системы — это уже хуже, но такое бывало не так уж часто. Стрельба по куполу парашюта из авиационных пушек также не давала результатов. При попадании двадцатимиллиметрового снаряда ткань купола не оказывала должного сопротивления взрывному приспособлению. Снаряд не взрывался, а в ткани оставалось только небольшое отверстие. При попадании авиационных снарядов в лямки, металлические части следовал взрыв. Это уже была катастрофа. Исходя из всего этого, фашистские летчики стрельбу на поражение вели по человеку, а не по парашюту.
   Когда мне в порядке экспериментальной работы довелось прыгать с самолета на боевом спасательном парашюте, отметил, что на нем скользить значительно легче, чем на учебно-тренировочном. Стоило только на два-три метра подтянуть к себе группу строп с какой-либо стороны купола, как скорость снижения резко увеличивалась, появлялось энергичное раскачивание и вращение. При более энергичном натягивании строп, когда руками уже можно было достать нижнюю кромку купола парашюта, который как бы складывался, скорость снижения доходила до тридцати метров в секунду и более. Парашютиста, точно громадный маятник, раскачивало, вращало. Ясно, что не попасть под огонь врага во время такого скольжения шансов значительно больше. Нужно быть искусным стрелком, чтобы поразить такую подвижную мишень.
   Ветеран Великой Отечественной войны военный летчик первого класса полковник В. Д. Кучма однажды ушел из-под огня противника, применив следующий маневр. В одном из воздушных боев под Армавиром, вынужденно покинув самолет, он рано раскрыл парашют и понял всю опасность своего положения лишь тогда, когда заметил, что вокруг него делает круги вражеский истребитель. Стремясь как можно быстрее уйти из зоны воздушного боя, летчик решил применить скольжение. Энергично подтянув стропы парашюта, он довольно быстро пошел вниз. Фашист ввел самолет в пикирование, выбирая удобный момент для огня, но Кучма зорко следил за ним. Он знал, что враг беспорядочно стрелять не будет, откроет огонь, когда нос самолета и парашютист будут на одной прямой линии. Поэтому, как только острый нос «мессершмитта» начал сверху вниз прокладывать прямую линию, мгновенно отпустил стропы парашюта. Купол сразу же принял правильную форму и резко замедлил снижение. Сноп огненных струй прошел ниже, а враг с набором высоты вышел из атаки. Все это длилось не больше пяти—семи секунд. Снова энергично действуя руками, парашютист начал скользить, но повторной атаки не последовало. Летчик благополучно достиг земли.
   Самообладание, правильная оценка сложившейся обстановки, разумные активные действия дали возможность выйти победителем из сложнейшей ситуации и летчику-истребителю А. П. Марченко.
   Во время воздушного боя машина Марченко была подожжена и на высоте около 4000 метров ее пришлось покинуть. Задержав раскрытие парашюта секунд на двадцать пять, летчик выдернул кольцо, но парашют не раскрылся. Кольцо же осталось в правой руке. Бросив кольцо и ощупью ведя пальцами по гибкому шлангу, Марченко нашел предохранительный клапан ранца, открыл его и выдернул тонкий металлический тросик с шпильками, после чего парашют нормально раскрылся. На земле, осмотрев гибкий шланг, обнаружил, что он перебит осколком снаряда.
   Надо иметь большое самообладание, чтобы во время падения со скоростью 50—60 метров в секунду сделать то, что сделал А. П. Марченко.
   Случаев повреждений вытяжных тросов во время войны было немного. Тем не менее перебитый трос явился причиной трагической гибели воздушного аса, дважды Героя Советского Союза генерал-лейтенанта авиации Григория Пантелеевича Кравченко.
   В День Красной Армии, 23 февраля 1943 года, Кравченко — командир авиационной истребительной дивизии на Волховском фронте повел группу самолетов. Во время воздушного боя самолет Кравченко был подожжен. Отделившись от самолета, Кравченко дернул кольцо вытяжного троса, но парашют не раскрылся. Красное кольцо вытяжного троса осталось в руке. Предохранительный шланг и гибкий тросик, запирающий шпильками ранец парашюта, были перебиты пулей или осколком снаряда...

   Еще на заре развития парашютизма наши первые инструкторы парашютного дела начали проводить эксперименты по использованию огнестрельного оружия во время спуска на раскрытом парашюте. Для стрельбы использовались револьвер системы «Наган», трехлинейная винтовка. Учились также бросать по наземным целям и гранаты. В дальнейшем использование оружия во время парашютирования было значительно усовершенствовано. Десантники, опускаясь на парашюте, вели огонь по находящемуся на земле противнику из винтовок, пистолетов и автоматов, обеспечивая себе безопасное приземление. Не раз применяли личное оружие и летчики, покинувшие самолеты и опускающиеся на раскрытых спасательных парашютах.
   Над Геленджиком, где в горах стояли наши артиллерийские батареи, в одном из окон среди туч внезапно появился вражеский самолет-разведчик, корректирующий огонь своих батарей. С ближайшего аэродрома взлетела пара наших истребителей. Они знали, что самолет «Фокке-Вульф-189» весьма маневренный, имеет сильную огневую защиту как с передней, так и с задней полусферы. Первые атаки наших летчиков успеха не принесли. Противник, маневрируя, начал уходить в сторону моря. В это время по радио был передан приказ командира: «Любой ценой уничтожить противника». Летчик С. Мухин, израсходовав весь боезапас, решил идти на таран. Через несколько секунд его самолет врезался «фокке-вульфу» в хвост...
   Вскоре в воздухе повисло три парашютиста. По квадратному куполу парашюта было видно, что Мухин выше, вражеские летчики — внизу. Опускаясь на парашютах, фашисты, как по команде, стали стрелять из пистолетов по находящемуся вверху Мухину. Тот вначале не стрелял, скользил, натягивая стропы парашюта. Когда высота уменьшилась, Мухин несколькими меткими выстрелами поразил сначала одного, а затем и другого врага. Сам он благополучно приводнился невдалеке от берега и был подобран нашим катером.
   Хочется сказать несколько слов о той пользе, которую приносил парашют после выполнения основной задачи.
   Прыжок совершен. Купол парашюта опустил бойца на землю. Если боец, выполняя специальное задание, опускался в тыл противника, то парашют, как правило, тщательно прятался. Но во многих других случаях парашют и на земле оказывался верным другом и помощником человеку. В качестве маскировочного средства им воспользовались однажды летчики самолета-бомбардировщика, который совершил вынужденную посадку. Лежащий самолет был хорошо виден с воздуха. Несколько раз вражеские самолеты появлялись в воздухе с целью обнаружить и обстрелять летчиков, но на обширном снежном пространстве никого обнаружить не удалось. А дело было в том, что экипаж маскировался на снегу под раскрытым куполом парашюта. Вражеские самолеты, покружившись, уходили обратно.
   И наоборот, летчик Т. Литвиненко, находившийся в бесчувственном состоянии, был замечен на земле благодаря парашютному куполу.
   При перелете линии фронта зенитный снаряд попал в крыло его самолета. Осколком снаряда летчику перебило левую ногу и ранило в лицо и руку. Самолет стал гореть. Отстегнувшись, Литвиненко попытался подняться, но встречная струя воздуха вдавила его в сиденье. Из последних сил толкнул ручку управления от себя. Горящий самолет резко перешел в пикирование, и летчика инерционными силами выбросило из кабины. Оказавшись в воздухе, он успел выдернуть вытяжное кольцо. Купол раскрылся. Около трех суток пролежал Литвиненко на месте приземления. И опять его спас парашют. Пролетающие летчики увидели белый купол.
   Больше года провел Т. Литвиненко в госпиталях и вернулся к полетам. В воздушных боях сбил еще более десяти самолетов противника. В ноябре 1944 года ему было присвоено звание Героя Советского Союза.
   А сколько раз парашют становился парусом!
   Ведя разведку над морем, наш гидросамолет был обнаружен и атакован Ме-109. Командир экипажа принял правильное решение. Прижимаясь к морской поверхности, он стал уходить не к берегу, а в сторону моря, полагая, что истребитель не решится оторваться далеко от берега — на обратный путь может не хватить горючего. Сделав несколько неудачных атак, машина противника действительно развернулась и ушла. Выждав некоторое время, летчик гидросамолета взял курс к своему берегу, но горючее вскоре кончилось. Летающая лодка качалась на волнах, переваливаясь с крыла на крыло. Кто-то из экипажа предложил использовать парашюты как паруса. Поставили машину моторами по ветру. На каждом крыле закрепили по парашюту и, привязавшись, чтобы не свалиться в воду, раскрыли парашюты. На вторые сутки плавания лодка, уже в пределах видимости своих берегов, была обнаружена нашим сторожевым катером, который отбуксировал ее в базу.
   Летчик И. Мизинов, приземлившись на снег вблизи береговой черты Финского залива, обнаружил, что идти невозможно — снегу по пояс. А уходить было надо: вот-вот могли примчаться финские лыжники. Тут-то и пришла летчику мысль использовать парашют и самолетную лыжу. Снять лыжу было делом нескольких минут. Привязав стропы парашюта к втулке, он сел верхом на лыжу, и ветер, дувший как раз в общем направлении к нашей линии фронта, повлек его. Несколько раз парашют падал на снег, несколько раз переворачивалась лыжа, но все же Мизинов через несколько часов езды приблизился к передовой линии наших частей.

   Вскоре после войны стало известно число вынужденных прыжков, совершенных в боевых условиях. Оказалось, что несколько тысяч летчиков на всех фронтах при помощи парашютов спасли свои жизни, чтобы снова идти в бой. Многие из них прыгали по нескольку раз. Пять раз вынужденно прыгал с парашютом дважды Герой Советского Союза Г. П. Кравченко, а летчик С. И. Кретов восемь раз спасался на парашюте. Однажды он вместе с экипажем оказался в море и более часа находился на воде, пока не был подобран береговой охраной. За годы войны он совершил более четырехсот боевых вылетов.

<< 11 030 метров В мирном послевоенном небе >>