Мазурук И.П., Лебедев А.А.
«Летчики-испытатели Аэрофлота»
Лед на фильтрах
- Командир! Фильтры забиты полностью, очистке не поддаются, - в обычно спокойном голосе бортинженера Владимира Афанасьева я уловил едва заметную тень тревоги. А это он позволяет себе только в критических ситуациях, - вспоминал А. А. Лебедев.
- Думай, Володя, что делать, думай... Штурман! Место и ближайший запасной?
- Подходим к Свердловску, ближайший запасной - Пермь.
- Расчеты на запасной?!
- Через пять минут - Дружинине. Дальше ложимся на курс 289, - бесстрастно диктует мне Анатолий Карцев, и в этой бесстрастности - все напряжение ситуации, в которую мы попали.
А как хорошо все начиналось...
Конструкторское бюро С. В. Ильюшина предъявило на эксплуатационные испытания в ГосНИИ ГА систему гидравлической защиты топливных фильтров от обледенения, устанавливаемую на двигателях самолетов Ил-62. Если испытания будут успешными, то у Аэрофлота отпадет необходимость добавлять в топливо дорогостоящую жидкость "И". Эта жидкость препятствует кристаллизации авиакеросина при низких температурах.
Первый полет, который длился десять часов и проходил на высоте 11-12 тысяч метров при температуре наружного воздуха около 60 градусов ниже нуля, закончился успешно. В топливные баки правого крыла был залит керосин без примеси жидкости "И" с тем допустимым процентом влаги, который разрешен техническими нормами.
Во втором полете мы должны были проверить работу агрегата в экстремальных условиях. Создали их очень просто - к тридцати тоннам топлива, залитого в правое крыло, добавили добрый десяток литров воды. От общей массы вода составила около трех сотых долей процента, но и этот показатель намного выше нормы. Если система гидроочистки с ней справится, тогда - успех. В топливные баки левого крыла для подстраховки было залито горючее с примесью жидкости "И".
Взлетели, по предложению Афанасьева, на топливе из левой группы баков, высоту набирали на опытном топливе. Работа шла своим чередом, но я каким-то шестым чувством угадывал, что каждый из членов экипажа напряженно следит за красными лампочками на пульте. Они должны были сигнализировать об обледенении топливных фильтров двигателей, работающих на "воде".|
В прошлом полете они вспыхнули после пяти часов полета, но мы-то имели дело с нормальным топливом. Афанасьев включал гидрозащиту фильтров, лампочки гасли, и повторное включение требовалось через час. В общем агрегат защиты работал вполне добросовестно... А сегодня как он поведет себя?
На девять тысяч метров вышли со всеми четырьмя темным! лампочками. Это успокоило, и нам хотелось верить, что все обойдется. Испытатели, готовясь к худшему, всегда надеются на лучшее. В этом нам помогали яркое солнце, к которому мы вырвались из облаков, застывшие по местам стрелки приборов, ровный гул двигателей...
За бортом - минус сорок три.
- Тепловато, - покачали головой инженеры-испытатели из КБ но выше мы сможем подняться, когда сожжем какую-то часть топлива из тех 80 тонн, что у нас на борту. Впрочем, радисту удалось уговорить диспетчеров УВД, и нам разрешили набрать еще 500 метров, "подарив" двигателям тем самым еще пять градусов мороза.
Прошли траверс Горького. Он где-то там, под облаками. Штурман доложил об этом, и ни у кого даже тени сомнения не возникло, что мы в другом месте. Радиокомпас отсчитал, локатор показал, дальномер выдал расстояние в километрах... А далеко ли времена, когда летчик держал карту в руках, водил по ней пальцем и постоянно выглядывал вниз - не заблудился ли?
На экран локатора "вплыл" берег Куйбышевского водохранилища, засветка немного левее - город Казань. Облачность растаяла, и под нами сверкнула, извиваясь змеей, Кама. Эх, вот так бы лететь и лететь, любуясь красотой родной земли!
Когда прошли Свердловск, Афанасьев, посчитав остаток топлива, решил, к удовольствию инженеров, что мы можем подняться на одиннадцать тысяч метров. Вслед за стрелкой высотомера поползли и показания термометра - до минус пятидесяти сем градусов.
Я взглянул на часы - пора обедать. Переглянувшись с радистом, понял, что он не прочь составить мне компанию. Лукоянов передал свои обязанности штурману Анатолию Карцеву, а я - второму летчику Виктору Пузанову.
Пока Слава готовил куриный бульон, я занялся закусками Крышка трехлитровой банки с маринованными огурцами не дрогнула ни перед отверткой, ни перед зарубежной "открывалкой'". Пока я с ней боролся, подоспели первое и второе блюда. Пришлось начать обед без огурцов.
Мы допивали чай, когда из кабины пилотов прямиком к на направился Афанасьев.
- Что? - спросил я, но и без этого вопроса по лицу бортинженера можно было прочитать, что со спокойным полетом можно прощаться.
- Обе лампочки вспыхнули почти одновременно.
- Защита?
- Включил. Погасли.
- А по времени?
- Часа на полтора раньше, чем в прошлом полете.
- Рановато, - я внимательно рассматривал узор из чаинок, оставшихся на дне чашки, - Володя, а на практике в топливе бывает столько воды, сколько мы в него бухнули?
- Нет, не бывает. Но и незаряженное ружье один раз в жизни стреляет.
- Это верно, - я поставил чашку и поднялся. - Пойду на место, поглядим, что будет дальше. А ты пока поешь. У столика штурмана я задержался.
- Где мы, Толя?
- Здесь, - он ткнул карандашом в карту, - подходим к Омску.
- Отлично. Сдай вахту Лукоянову и иди к бортинженеру.
- Да я еще есть не хочу.
- Ты что, как на фронте, в атаку голодным предпочитаешь ходить? Здесь не фронт...
На месте Афанасьева сидел бортинженер из КБ Валерий Вах-тель. Особого оптимизма в его взгляде я не заметил. То, что лампочки загорелись в этом полете столь рано, в их расчеты не входило. Я подмигнул ему, он улыбнулся...
- Идите обедайте, - сказал я ему и Пузанову.
Афанасьев уже стоял за спиной Вахтеля и с готовностью, в которой явно сквозила любовь к своей работе, сменил коллегу. Я оглядел приборы - ни малейшего признака тревоги. И все же что-то неуловимо изменилось в кабине. Это чувствуешь, даже если не можешь объяснить - что... Горизонт затягивался сизо-голубой дымкой, мы летели навстречу ночи. Я взглянул на часы - в Москве 16 ч 10 мин - здесь на три часа позже. Туманно желтый разлив огней плескался по берегам Оби - Новосибирск. И словно вторя мерцанию далеких огней, тревожно вспыхнули лампочки фильтров, сначала правая, потом левая...
- Сколько? - в моем вопросе бортинженеру не было расшифровки того, о чем я веду речь, но экипаж уже жил единой жизнью.
- Сорок минут... Двадцать минут потеряли.
Вот это уже совсем ни к чему. Промежуток между загораниями стал короче, а значит... Или удержится эта цифра?
После короткого совещания решили возвращаться в Москву. Взяли обратный курс. Забрались на двенадцать тысяч метров, где хозяйничал уже шестидесятиградусный мороз, и создали тем самым абсолютно точные условия эксперимента. Но от былого благодушия, с которым мы начинали рейс, не осталось и следа.
"Эти лампочки созревают, как ягоды малины, - подумал я. - Посмотрим, не скороспелые ли?" И словно отвечая мне, они зажглись рубиновым светом, чем-то и впрямь напоминая малину, через тридцать минут... Промежуток времени между оттаиванием и нарастанием льда на фильтрах на глазах сокращался. Вахтель и его команда, толпившиеся в кабине, вышли в пассажирский салон. Что ж, видимо, настало время посовещаться им по секрету о нас. Дай бог, лишь бы на пользу.
- Как топливо? - спросил я Афанасьева. Нам тоже дремать не пристало.
- Остыло, и вода делает в нем свое черное дело. По-моему гидрозащита не справляется, слишком интенсивно растет на фильтрах лед.
- Думай, что делать будем... Теперь мы жили по своему отсчету времени - от загорания да загорания лампочек контроля. А они словно вступили в жутковатое по своей сути соревнование: кто быстрее... Они вспыхивали вначале через двадцать минут, потом через пятнадцать, через десять... восемь... четыре... И наступил момент, когда они засиял" красным светом ровно, зловеще, не реагируя больше на включение гидрозащиты. Тогда я и услышал от Афанасьева фразу, которой боялся:
- Командир! Фильтры забиты полностью, очистке не под даются.
...Когда Карцев дал расчеты по запасному, я вдруг вспомнил мысленно "пролистывая" в памяти топливную систему Ил-62:
- Володя! А обводной канал?!
- Это не выход, командир! Топливо по нему идет к двигателям, неочищенным. Возможно попадание кристалликов льда в движки, и тогда я не смогу ничего гарантировать.
Я мысленно чертыхнулся по поводу столь высокой образованности бортинженера, отнявшего еще одну надежду.
- Сколько осталось топлива?
- По пятнадцать тонн в каждой плоскости. Топливо в правом крыле можно, думаю, через несколько минут считать балластом...
Итак, положение подходит к оценке "критическое". Ничто из предыдущего полета нам ее не предвещало, но на то и испытания чтобы ждать неприятности. В кабине повисла тишина. О чем они сейчас думают, члены экипажа? Я - о том, что пятнадцати тонн горючки с жидкостью "И" до Москвы нам не хватит.
- Штурман! Место и ближайший запасной?
- Подходим к Свердловску, ближайший запасной - Пермь... Та-а-к! Расчеты есть. Карцев - умница.
- Лукоянов! Связь с Пермью, погоду и все остальное, а мне сборник схем снижения.
"Думай, командир, - эта команда прошла будто со стороны, - в Свердловске полоса слишком короткая для нашего Ил-62. До Москвы почти два часа лету, пятнадцати тонн хватит впритык, правда. Но топливо уйдет только из левой плоскости, а значит, появится большая разница в весе между правой и левой плоскостями, что недопустимо... Придется сливать балласт..."
- Володя! Проверь аварийный слив топлива...
- Проверяю...
"Остается Пермь, до которой лету от Свердловска тридцать минут. Но как там с погодой? Под нами облачности нет. Это хорошо. А Пермь намного севернее"...
- Командир! Аварийный слив не работает.
- Что за черт?! - беда, похоже, и вправду одна не ходит.
- Думаю, обледенели краны...
- Идем в Пермь!
Протягиваю сборник схем снижения Пузанову, и взгляд мой снова падает на лампочки. Горят... Вот что удивительно, если даже смотрю прямо и по всем законам зрения не должен их видеть - я их вижу. Афанасьев тихо спорит о чем-то с ведущим инженером по испытаниям Виктором Смирновым, но я не вникаю в суть их разногласий - все мысли сосредоточены на том, как благополучно закончить полет.
- Прошли Дружинине, поворот на Пермь через пять минут, - докладывает Карцев.
- Командир! - голос Лукоянова в наушниках отвлекает меня от многотрудных дум. - Пермь принимает, но погода на пределе... В любую минуту могут закрыться.
"Ай да англичане! Это они, кажется, открыли "закон бутерброда"?! - мысленно аплодирую британцам.
Сегодня, похоже, мы заодно с агрегатами проверяем и этот закон. Афанасьев сосредоточенно работает с тумблерами, но мое сознание не задерживается на этом - к бортинженеру у меня доверие полное.
- Командир! Прошли Дружинино, - констатирует Карцев, и мы ложимся на новый курс. "Лампочки погасли..." - мое сознание, целиком занятое пилотированием машины, отмечает этот факт вначале совершенно равнодушно. Что?! Я резко поворачиваюсь... Лампочки погасли! Не верю!
- Володя? Ты?!
- Я, командир...
- Гидроочистка заработала?
- Заработала... Только не она, а жидкость "И".
- Откуда она взялась?! Там же вода...
- Пока вы летали, я переключил работу всех двигателей на топливо из левой плоскости. И вот, результат: химия уничтожила лед на фильтрах, - с улыбкой закончил бортинженер.
- Ты снял камень у нас с души. Теперь мы спокойно сможем сесть в Перми.
- Зачем? - пожал плечами Афанасьев, - можем лететь в Москву. Будем чередовать подачу топлива из обеих плоскостей, а жидкость "И" в дуэте с гидроочисткой даст нам возможность спокойно топать домой...
- Экипаж, ваше мнение?
- Если мы пойдем на Янаул, от Перми будем на удалении не более двухсот километров, - быстро просчитал маршрут Карцев. - Повернуть всегда успеем.
- Согласен со штурманом, - сказал Пузанов.
- Решение - идем в Москву. Слава, передай Свердловску, что нас на борту порядок, а Пермь со связи пока не отпускай...
Сумерки окутали землю, мы летели вслед за солнцем, и багровый закат пылал перед нами. Но теперь его цвет уже не тревожил душу - лампочки погасли... А если и вспыхивали, то на десяток секунд. Метод чередования оправдал себя на все сто.
- Прошли Казань...
- Топливо?
- По двенадцать тонн в каждой плоскости, - Афанасьев явно горд тем, что нашел выход из ситуации, не сулившей нам ничего хорошего. И это хорошая гордость. - Хватит до Москвы с избытком.
...Перед заходом на посадку в Шереметьеве дали время загореться обеим красным лампочкам, и до заруливания на стоянки они уже не гасли. А когда фильтры принесли в салон для фотографирования, даже видавшие виды инженеры ахнули - это были не фильтры, а две белые "сахарные головки"...
Итак, агрегат гидроочистки в этот раз испытаний не выдержал. Но в науке и отрицательный результат - тоже результат.
...Я зашел в кабину, надел китель, взял портфель. Уходя, почему-то оглянулся. Лампочки не горели.
<< Пожар на высоте 10 км | Прерванный взлет >> |